И только я их заметил, как в окне в доме слева засветился огонек, и он стал двигаться – кого-то тоже разбудил плач. Я посмотрел туда, а когда перевел взгляд обратно, красные точки исчезли и, сколько я не вглядывался в темноту, больше не появились.
И в это мгновение меня снова охватил ужас: кто-то прижался к моей голой ноге. Но это была собака, она вылезла из кровати и, высунув язык, радостно скакала вокруг и вставала на задние лапы. Когда я увидел, какая она веселая, я тут же взял ее на руки, и мы улеглись спать.
Утром я признался маме, что собака ночует у меня в комнате. К моему полному изумлению, она спокойно восприняла мое сообщение.
«Вот как? – говорит. – Вообще-то, по справедливости тебя следует оставить без завтрака, раз ты сделал такое без разрешения, но мне кажется, ничего страшного в этом нет. Но в следующий раз спрашивай у меня разрешение, понятно?»
Чуть попозже я сказал отцу, что снова слышал кошек.
«Кошек? – говорит, и бросил взгляд на бедную маму, она закашляла, и он говорит: – Ах да, кошек. Я тоже их, кажется, слышал».
Это утро вообще было каким-то странным: не удавалось ровным счетом ничего. Органист заболел, а младший каноник забыл, что идет 19-й день, и подумал, что должно быть Venite[19], и через некоторое время заиграл вечерню в миноре. И поющие деканской стороны хора стали так смеяться, что не могли петь.
А когда дошли до псалма, солист никак не мог сдержать смех и сделал вид, что у него кровь идет из носа, и взял и сунул книгу мне, а я стихов на изусть не знал, а даже если бы и знал, то все равно не смог бы спеть. Да, пятьдесят лет назад дисциплина была строгая… альт, стоящий сзади, так меня ущипнул, что я это до сих пор помню.
Тем не менее как-то мы спели, но никому из хористов не захотелось ждать, когда присутствующий каноник – мистер Хенслоу – поднимется в ризницу, но я думаю, он не стал бы этого делать – ему было прекрасно известно, что впервые в жизни он прочитал не ту проповедь. Во всяком случае, нам с Эвансом без труда удалось пролезть по лестнице наверх, а там мы легли на живот и осторожно высунули головы прямо над древней гробницей. И только мы устроились, сторож закрыл сначала железные парадные двери, потом юго-восточный выход, а затем дверь в неф. Тут-то мы и поняли, что что-то происходит и посторонних внутрь не пускают.
Дальше из северного прохода вышли декан и каноник. Потом я увидел отца, старика Палмера и парочку самых лучших рабочих. Палмер разговаривал с деканом посередине хора. В руке у него был моток веревки, рабочие были с ломами. Все они явно нервничали. Вот поговорили они, и, наконец, декан говорит: «Ладно, хватит тянуть время, Палмер. Если вы полагаете, что население Саутминстера это успокоит, я согласен, но хочу вам доложить, что никогда в жизни я не слыхивал более идиотской чуши, причем от вас, человека, которого считал столь далеким от всякого рода выдумок. Вы согласны со мной, Хенслоу?»
Насколько я понял, мистер Хенслоу ответил что-то вроде: «Разве не говорят, мистер декан, не судите?..»
Декан фыркнул и двинулся прямиком к гробнице. Там он остановился, прислонившись спиной к ограде. Остальные стали осторожно подходить поближе. Хенслоу, который встал у южной стороны, почесал подбородок. Потом декан снова заговорил: «Палмер, – говорит, – как вам легче: снять верхнюю плиту или разбить боковую сторону?»
Старик Палмер со своими людьми некоторое время походили вокруг могилы, поглядывая на плиту и простукивая ее со всех сторон, кроме северной.
Хенслоу пробормотал, что можно попытаться с южной стороны – там вроде светлее да и места побольше. И тут мой отец, который все это время лишь наблюдал за ними, подошел прямиком к северной стороне, встал на колени и начал ощупывать плиту вокруг щели. Потом он встал, отряхнул пыль с коленей и говорит декану: «Прошу прощения, мистер декан, но мне кажется, что будет легче, если мистер Палмер попробует начать с этой щели. По-моему, можно засунуть в нее лом и приподнять плиту».
«Благодарю, Уорби, – говорит декан, – отличная мысль. Палмер, прикажи кому-нибудь это сделать, пожалуйста».
И рабочие окружили плиту, сунули в трещину лом и надавили. В ту же минуту, когда все они стояли, наклонившись над плитой, а мы лежали на трифориуме, глядя вниз, на восточном конце хора раздался сильный грохот, будто сверху свалилось огромное бревно. Только не ждите, что я в состоянии рассказать вам, что происходило в церкви дальше. Естественно, началась жуткая суматоха. Я услышал, как отлетела плита, лом со звоном покатился по полу, а декан закричал: «О господи!»
Когда я снова глянул вниз, декан стоял на коленях, рабочие разбегались в разные стороны, Хенслоу помогал декану подняться, Палмер пытался остановить своих людей (так он утверждал впоследствии), а мой отец сидел на алтарной ступеньке, закрыв лицо руками. Декан сильно разозлился.
«Послушайте, Хенслоу, я вас очень прошу, смотрите впредь, куда идете, – говорит он. – И почему все пустились наутек, когда всего лишь упало бревно? Не понимаю».
Хенслоу все мямлил, что он был у другой стороны гробницы, но декана его ответ не удовлетворил.
Затем вернулся Палмер и сообщил, что непонятно, откуда раздался такой шум, так как вроде бы ничего не упало. Когда декан перестал себя ощупывать, они все, кроме моего отца – он все так же продолжал сидеть, где сидел, – собрались в кружок и кто-то зажег свечу, и они заглянули в могилу.
ebooksa