Последняя инстанция

— Ну как? — спрашиваю, а тем временем набираю номер морга.

Короткие гудки. И Мосьяков не откликается. Перемножает в уме шестизначные числа. Я как-то видел такого артиста на эстраде. Но тот перемножал-таки, а этот, похоже, пускает мне пыль в глаза.

Я терпелив, хотя работы у меня по горло.

Наконец он поднимает голову: готово, перемножил!

— Небольшой штришок, — вновь цедит сквозь зубы. — Клали пьяного в машину, а сзади голос. На тротуаре. У меня за спиной. «Кончай переживать». Это кому-то рядом. «Делов на копейку, утро покажет». Голос мужской. По голосу — не старик. Грубоватый голос, но не громкий. Растянутые гласные. Я, конечно, даже не обернулся. Теперь создается впечатление, что это были не просто зеваки.

— Запишем, — пододвигаю к себе протокол.

— Вы думаете, это что-нибудь даст?

— Ровно ничего, — отвечаю. — Это были зеваки. Но все равно запишем.

Дверь распахивается, будто ее рвануло сквозняком. Входит Бурлака. Рот до ушей — такая улыбка. Зубы сверкают, как на рекламном плакате.

— Здравия желаю! — И Мосьякову — Мы с вами где-то встречались?

Мосьяков — воплощение неприступности: небрежно кивает.

— Допрыгался? — хохочет Бурлака. — Теперь не темни!

— Знакомы? — спрашиваю сразу у обоих.

— Смотря по какому делу проходит, — ухмыляется Бурлака. — В крайнем случае, может, и не знакомы.

Весельчак.

Протягиваю ему протокол, берет, изучает, двигает бровями, а потом подмигивает Мосьякову:

— Кругом голоса! У тебя — мужской, у меня — женский… — Загадав загадку, снова хохочет, достает из кармана затрепанный блокнот. — Слушай, Димка, выдай-ка телефончик. Дэ или эс, неважно. — Домашний или служебный. — Кручинину ты уже до лампочки, а мне, в крайнем случае, пригодишься…

С неприступным видом называет Мосьяков два номера: дэ и эс, даю ему подписать протокол, читает, морщится:

— Стиль!

— Вот модерняга! — смеется Бурлака. — За стилем в милицию пришел!