— Вот и я так считаю, — соглашается Бурлака. — Причем раскололась еще до меня. Перед всеми этими Валями и Шурами.
Вывод? Вывод не лишен обоснованности: если преступление действительно было совершено, Ярый — с его несомненным опытом в таких делишках — сумел бы заставить Кузьминичну попридержать язык за зубами. А раз ограничился он не слишком, как видно, категорическим предупреждением, ему важно было только одно: чтобы по свежим следам не застукали его опять на мордобое.
И все-таки я возражаю — и самому себе, и Бурлаке вкупе с Алей:
— Он попросту может не знать о последствиях.
Мы примеряли эту возможность к Подгородецкому, так почему же не примерить к Ярому?
— А кто в больницу звонил? — спрашивает Бурлака. — Пушкин? Пли по поручению Пушкина?
Да, женский голос. Надо пройтись по связям — словом, все сначала. Пока разговариваем, Бурлака умял и колбасу, и кильки, и кефир выдул прямо из бутылки, — бежит за яичницей.
И странная штука: как только остаюсь я с Алей — не в лесу, а в нашем родном безалкогольном шалмане, — снова жжет, хотя казалось, что уже отпустило.
— Запрягли небось? — спрашиваю.
— Запрягают.
— Похудеешь.
Кстати, не вижу, чтобы ей так уж необходимо было худеть. Причуды. Когда у человека жжение в груди, это посерьезней.
Возвращается Бурлака с яичницей. Как я ни тороплюсь, а ему, едоку, не гожусь и в подметки: вмиг опустошил сковороду. Недоволен. Всухомятку! Борщику бы! Со сметанкой!
— Ну, товарищ капитан, — запивает компотом, — сглазил я наше дельце.
— Каешься?
— У меня такое мнение, что оперативными мерами в общежитии ничего не добьемся.
— Предчувствие, — поправляю. — Ты еще не копнул. Загляни в конце дня, обсудим.
Он уходит, и Аля с ним, и теперь уж я не тороплюсь. Теперь уж я показываю образцы самодисциплины: ничто не может отвлечь меня от сегодняшней, текущей работы. Цежу компот и проигрываю в уме сцену допроса, который после перерыва идет у меня первым.
Но опять — Бурлака. Возбужден. Без шуточек и усмешечек.
— Ты еще здесь? — мне.
ebooksa