В позднейшие времена возникает бюрократия, организованная в аппарат. Эта конфигурация ликвидирует на своём уровне, а стало быть, и на более низших эшелонах в принципе саму идею власти. Власть заменяется агрессивным суетливым контролем; связь между эшелонами социума снизу вверх прерывается.
Бюрократия становится единственным инструментом для проведения сигналов сверху вниз. Поскольку она узурпирует «оргфункции», она же и определяет, какими будут эти сигналы, как они дойдут до низов, какими будут последствия и т. п. Бюрократия становится настоящим хозяином.
А происхождение бюрократии – это вольноотпущенники, освобождённые рабы. Сегодня статус вольноотпущенника трансформировался в статус организованного люмпена, существа без корней и предшествования, как бы вывалившегося из ниоткуда.
Бюрократия создаёт первую корпорацию, истинная цель которой – паразитизм. Бюрократия печатает деньги, которые механически подвержены инфляции. Они дешевеют с момента их отправки в Центральный банк. Это удешевление денежной массы должно быть компенсировано наращиванием эксплуатации. Причём необязательно в прямой форме.
Так или иначе, государство как бюрократия является уникальной корпорацией, экономическая цель которой – не прибыль, а убыток. Даже наиболее паразитические ростовщические структуры в конце года показывают кредит, и только государство обеими ногами прочно остаётся на дебете.
Поэтому сравнение государства и политического общества неправомочно и абсурдно. Политическое общество состоит из людей, погруженных в бытийные связи, коммуникации. Госбюрократия состоит из существ, которые находятся в плоском виртуальном пространстве межкабинетных игр.
Политическое общество и государство враждебны друг другу и взаимоисключающи. Поэтому даже сегодня, когда политическое общество стало историей, тем не менее есть силы, которые бросают вызов бюрократии, используя легальные, а иногда и нелегальные политические инструменты. Вызов бюрократии бросила национал-социалистическая партия Германии, поддержанная уцелевшей юнкерской знатью. Вызовом бюрократии был также приход Ленина к власти. Советы в их первом концепте и оформлении – до вмешательства партии – это гениальный инструмент разрушения государства. Проблема современного человечества, которое на 80 % состоит из неорганизованных люмпенов, – это их слепая вера в корпорацию организованных люмпенов, таких же, как они, только приобретших божественные черты отчуждения от частной жизни. Законы, которые изобретают организованные люмпены, для их аналогов с улицы имеют сакральную значимость.
Прежде всего, наверное, нужно начать с политического общества. Мы привыкли читать в учебниках истории, что первые государства в Междуречье или где-нибудь в Южной Америке появились две, три, четыре тысячи лет назад, что «Рим – это государство» и так далее. Но, конечно, это неправильно. Это сбивает с толку, потому что появляются и фиксируются политические общества. Что имеется в виду? Что значит «политическое»? «Политическое» значит, что главным предметом, стержнем этого социума, является власть, феномен власти. Не выживание, не прокормление.
До тех пор, пока люди сбиваются в кучу для того, чтобы есть корешки или грибы или ловить мамонта, – это не общество. Хотя я не верю, что такой период был или что это было «мейнстримом» человеческой истории, потому что это эволюционистская теория развития человеческого общества по Энгельсу. Но мы, снисходя к устоявшимся стереотипам, будем делать вид, что верим: были какие-то такие мамонты, были охотники за мамонтами, и у них, конечно, главной целью было коллективно загнать этого мамонта и съесть. Делаем вид, что мы в это верим, но это не общество. Точно так же существуют реально какие-то племена и сегодня в бассейне Амазонки, которые действительно зависят от природы: у них есть экологическая ниша. Напомню, что человечество тем и отличается: у него нет экологической ниши, а вот у лисы, зайца или у некоего племени в бассейне Амазонки есть экологическая ниша.
Что означает экологическая ниша? Это означает, что если перекрыт какой-то приток и в результате исчезает некий карп, на которого данное племя охотится с острогой, то это племя гибнет. А человечество не гибнет ни при каких условиях, что бы ни произошло, – даже если Йеллоустонский заповедник взорвется[30]. Даже примитивное общество – нет, настоящее общество не примитивное, даже если у него нет гаджетов, – а такое, скажем, как крито-микенская культура: страшные катастрофы – но ничего, выжили. Определённая ситуация, стиль жизни, некий «имидж» поменялись, но этот регион продолжал жить, существовать и так далее.
Реальное общество не зависит от экологии, не зависит от катастроф, потому что реальное общество имеет в себе некое измерение, которое
Вот политическое общество – оно не о том, чтобы прокормиться, не о том, чтобы выжить. Как бы Маркс ни говорил, что сначала люди должны поесть и одеться, а уже потом всё остальное, но на самом деле всё не так. Люди едят и одеваются при любых обстоятельствах, – и это практически всегда. Если этого нет, то не о чем говорить. Поэтому «поесть и одеться» мы выносим за скобки и сразу говорим, о чём общество. Общество о власти.
Что такое власть? Вот это интереснейший вопрос. Здесь есть очень много спекулятивных домыслов: подчинение, отношение раб-господин, доминирование, Гегель, Ницше, Франц Фанон[31], биполярность человеческих отношений, – это тоже всё не то. Власть – это просто Бытие в онтологическом, метафизическом смысле слова, проекция Бытия на человеческий уровень, на уровень «реального» бытия.
Представим себе, грубо говоря, что люди толпой, не видя друг друга, находятся в огромном храме, где абсолютно темно, двери и окна закрыты, и только в куполе есть маленькая дырочка, через которую проходит луч света и падает пятном на пол в центре. Есть тот, кто стоит в этом пятне света – и тот, кто не стоит в этом пятне, того как бы нет. Даже если речь идёт о семье и родственниках, то брат, который встал в это пятно, – он есть, а брат, которого вытолкнули из этого пятна, – его нет, даже если он пока жив. Поэтому вокруг этого пятна всегда шла борьба не на жизнь, а на смерть. Тот, кто встаёт в этот луч, тот существует. В этот луч встаёт тот, кто является концентрацией Бытия как символ объективной реальности, независящей от человеческой грёзы, фантазий, воображения и так далее. Это объективное Бытие. Оно воплощается в личности кесаря, фараона и так далее. Поэтому, собственно говоря, люди очень всерьёз относились к фараонам и кесарям: как к живым богам. Не потому что они были идиоты или сикофанты, или там подлизывались, боялись топора, палача, или хотели каких-то чинов, званий и так далее, а потому что действительно в этих фигурах воплощалось Бытие.
Но специфика политического общества в том, что между этим Бытием и самым последним элементом человеческого пространства («атомом») есть обратная связь. Это не то, что какой-нибудь раб может стать сатрапом. Бывало, что и сатрапом. Но не в этом дело. А в том дело, что раб мог дойти до фараона или через какие-то инстанции передать своё предельное недовольство, неким образом просигналить. И позиция фараона, его причастность к Бытию, его воплощение Бытия, – она тоже касалась и раба в самом низу: это каким-то образом шло вниз. Все эти люди были ангажированы в некоем целостном проекте. Собственно говоря, это было и есть движение того, что Гегель называл «мировой дух». Вот это поднятие импульса снизу вверх и опускание сверху вниз, и фараон как центральная такая фигура, которая стоит между небом и землёй.
Поэтому можно сказать, что политическое общество – это триптих. Это триптих Бытие-власть-дух: Бытие и власть – как синонимы, и дух в гегелевском смысле («Мировой дух»), который является «кровью», обменивающей все состояния, все пласты человеческого пространства снизу доверху и соединяющей их. Это не значит, что это тот Дух, о котором говорят пророки. «Мировой дух» в смысле Гегеля и Платона – это не Дух в смысле Библии и Корана. Поэтому, когда мы, единобожники, говорим о Духе, мы подчёркиваем: Святой Дух. Когда Гегель говорит о духе, он говорит «Weltgeist», но это не Святой Дух, это «социальный» дух. Поэтому-то он и сказал, что этот Weltgeist на последнем этапе своей динамики выражается в Прусской монархии. На самом деле очень реально это говорил, и, кстати, его не поняли, начали над ним издеваться, что «гора родила мышь» и так далее. Он очень серьёзно сказал, что прусский монарх – это воплощение Бытия в его (гегелевском) смысле. Но тогда уже всё было настолько либерализовано и настолько было царство модерна кругом, что никто не понял, о чём Гегель толкует. Так вот, это – политическое общество. Это триптих Бытия, власти, духа, в котором идёт взаимообмен по вертикали.
Не оно выдвинуло. Оно консолидировалось вокруг лидера, потому что оно консолидируется вокруг концепции Бытия, которая становится живой и воплощается в этой фигуре.
Наполеон был последний человек в истории модерна, который пришёл к власти архаическим, или классическим, образом, то есть с нуля. Мы не говорим о Каролингах, Капетингах, о французских династиях, казнённом Людовике, который был последним отголоском того сакрального. Всё шло по наследству, по наследству, а потом обнулилось, – хаос, пляска карманьолы на площадях, гильотина, период директорий, Баррас и так далее. И всё – чистый лист, «перезапуск». Появляется лейтенант, который потом попросту убегает из Египта, приходит и в конце концов, вырывая из рук папы римского корону, надевает её на себя, и вот – он император. Его французское общество выдвинуло? Да нет. Оно консолидировалось вокруг него, потому что все эти люди на самом деле Бытия не имели, а имели реальность смерти, выражавшейся в гильотине, они были в хаосе чистой деструкции.
ebooksa