Шесть дней

Когда он уходил, бабушка, провожая его, тяжко вздохнула, но так ничего и не сказала. Дети вертелись тут же, собрались провожать до автобуса, и бабушке, видно, нельзя было при них. И он не решился беспокоить ее своими расспросами. Сама не говорит, а ему, что же, вмешиваться? Но показалось, что растревожил ее разговор о Выславне. Может, опять надвигается на нее новое испытание: не придет ли в дом другая хозяйка и каким окажется человеком в семье?

Скрытая тревога, овладевшая бабушкой, так и не позволила попросить ее пустить к себе.

Дома никого не было. Наверное, матери не хотелось оставаться одной после отъезда отца, и она часто уходила к знакомым. Виктор потушил верхний свет, подошел к окну, уперся руками в боковые стенки оконного проема, вглядываясь в темноту ночи. С тоской вспоминал встречу с Ларисой. Ему захотелось сейчас же одеться и бежать в цех, Лариса, наверное, там, она задерживается на заводе допоздна. Но он сдержал себя, нельзя поддаваться минутным настроениям, отец прав, пора стать взрослым человеком.

За стеклом ветер раскачивал близко подступившие к окнам оголенные ветви разросшихся деревьев. Нарядный серебристый свет уличных ламп как бы перебирал отблескивающие мокрые от дождя ветви, создавалось впечатление, что деревья безмолвно, жестами, разговаривают друг с другом. Жизнь! Жизнь шла там за окном — в свете фонарей, в движении ветвей, в дрожащих от капель дождя лужах на мостовой, в мятущихся, подсвеченных городскими огнями облаках, едва не цепляющих крыши домов… Жизнь!

XIV

Литейный двор до самой кровли разом занялся тлеющим рыжим светом. С каждым мгновением зарево разгоралось, приобретая материальную ощутимость, наполняя весь объем литейного двора как бы тяжелой и тягучей жидкостью. Чугун хлынул по канаве золотистой, слепящей струей. Стало светло, точно взошло солнце. По стрежню потока, увитому белыми прожилками, проносились ошметки шлака. Они были легки для чугуна и плыли по его поверхности, не погружаясь в металл. Чугун шел горячим — бездымным, с редко взлетавшими над его золотистой поверхностью мелкими звездами искр. Они тут же гасли и потом оседали на одежде металлически отблескивающими чешуйками графита. С носка разливочного желоба чугун срывался широкой дугой прямо в толстостенный ковш, стоявший внизу на железнодорожных путях. Где-то в его чреве тяжело отдавалось громкое чавканье, а из пасти вырывались клубы дыма и мчались вверх под самую кровлю.

Виктор Андронов отошел в сторону от источавшей жары канавы и тыльной стороной руки вытер с лица крупные капли пота. Давно он приметил, что за колонной прячется Дед, следит, не будет ли каких промашек. Андронов прикрыл рукавицей усмешку, сделал вид, что не замечает вылезающего из-за колонны светлого края каски. Ну и Дед! Сегодня его юбилей, а он все такой же придирчивый, и своей привычки наблюдать за подопечными не оставил.

Дед простоял в укрытии все время, пока Андронов вместе с первым горновым возился у летки. Ни разу не вмешался, значит, был доволен работой обоих. По старой памяти захотелось подшутить над Дедом.

— Васька, погляди, не видать ли где кащея? — крикнул Андронов. — Запропастился, старый черт! — продолжал он, заметив, что край каски скрылся за колонной. — Как запарка выходит — и оглянуться не успеешь, ведьмы его несут, а как работаем на совесть, так гоняет, не поймешь где. Хоть не работай! — Андронов с притворным озлоблением запустил лопату в кучу песка посреди литейного двора.

Ваське недавно досталось от Деда. Едва печь пошла на холодном дутье, обер-мастер собрал их всех, горновых, а принялся «читать мораль» впрок, авансом. Кого-то упрекал в лености, срамил Ваську за приверженность «калыму», то есть приработку на стороне, что было неправдой, Васька давно уже не «калымил», корил его за нежелание «сроду» читать газеты, вспомнил злополучную рельсу и довел беднягу едва ли не до слез. Васька стоял навытяжку, шмыгая носом, сопел, кряхтел и от волнения не смог выговорить ни одного тут же придуманного оправдания. Дед был единственным человеком, которого Васька боялся.

В простоте душевной приняв возглас Андронова за чистую монету и не подозревая, что Дед схоронился за колонной, Василий разразился лихой бранью.

— Жизни не стало, — закончил он длинную и виртуозную тираду, — встаю до света, бегу в киоск за газетами, пока они еще есть… — Он опять принялся за проклятия. — Веришь, по пять раз ночью в холодном поту просыпаюсь, как с перепою, проспать боюсь. Будто рехнулся! Будильник купил! Сроду у меня будильников не было, а тут купил, и все одно, спать спокойно не могу. Каждый день до смены принимается гонять меня по внутренним, а потом — по международным… Сегодня, старый черт, говорит: «Я сам с тобой замучился!..» Ну и человек!

Нежданно-негаданно за их спинами раздался гневный окрик:

— Вы что тут бабьи посиделки середь рабочего дня развели?! — Дед совсем рассвирепел и заорал: — Кто вы?!. Где вы?!. Да совесть у вас есть ли? Чугун идет, а вы газетами занялись. Я вам дам «внутреннюю» и «международную»!.. Вы у меня будете знать, когда газеты читать, а когда об чугуне заботу иметь. Ш-шпана! — Дед пошел было от них, прихрамывая сильнее обычного, но тут же вернулся и сказал, поедая Андронова взглядом. — Посля смены — ко мне в кабинет… Обои! — и, круто повернувшись, зашагал прочь.

Горновые стояли истуканами и безмолвно смотрели ему вслед. Вот уж на что не любил Дед тех, кто на заводе протирает штаны в кабинетах, уж как не терпел белоручек и не подсмеивался над любителями зарываться в бумажки, а свою крохотную комнатушку с единственным запыленным окном, замызганным столом и продранным дерматиновым диваном важно именовал кабинетом и был горд тем, что может собрать туда горновых и вести с ними «рапорт», как делалось на заводе всеми начальниками снизу доверху.

Василий судорожно вздохнул.

— Маленько бы еще — заикой стал…

— Подкрался, а я углядеть не успел… — смущенно произнес Андронов.

— Сживает меня со свету, — убежденно сказал Василий. — Уж теперь на мне поездит!.. — Он вдруг сорвал с головы войлочную шляпу и что есть силы влепил ее в песок. — Да сроду я в такой кабале не был. Будильник… будильник купил! Брошу к чертовой матери, что я тут не видал? Ну, что? Чего мне здесь надо?

— Хватит! — сказал Андронов. — Иди, берись за лопату, пока я не проводил отсель. Дед прав. Ты что, не заметил — чугуном у нас все проверяется?