— Там видно будет, — упрямо сказал Андронов. Он помолчал и вдруг иным совсем голосом, неуверенно и глуховато, заговорил:
— Самое тяжелое для меня — эти объяснения… Главное, что бабушка принимает.
— Ну, как знаешь, — сказал Ковров. — А помочь — помогу. Когда надо?
— Сегодня после смены. Не люблю тянуть, кончим одним разом…
Переезд Андронова обещал пройти без осложнений. К вечеру, когда приехали к нему на грузовике, Лидии Кирилловны не оказалось дома.
Но только присели передохнуть, как она появилась, приоткрыла дверь, заглянула в комнату, увидела чемоданы, связки книг.
— Что… что… — Лидия Кирилловна хотела сказать: «Что вы здесь делаете?» — но, решив не замечать посторонних, с запинкой проговорила: — Что ты делаешь, Виктор?
— Уезжаю я… — сказал он, не глядя на мать.
— Что это значит? — спросила Лидия Кирилловна, не обращая внимания ни на Василия, ни на Коврова.
— К бабушке я… — пробормотал Виктор. — Жить у бабушки буду.
— Почему же ты раньше… почему ты не сказал мне, не предупредил? — бессвязно заговорила Лидия Кирилловна. — А здесь, перед этими людьми, на посмешище меня… мать свою. Как ты можешь?
— Я думал, тебя дома не будет, — заговорил Виктор глухим деревянным голосом. — Ну, что ты, мама…
Виктор подошел к матери, обнял ее вздрагивающие от рыданий плечи, подвел к кушетке. Лидия Кирилловна опустилась на нее и уткнулась лицом в руки. Меж ее чуть отечных пальцев сочились слезы. Виктор смотрел на прожилки вен на ее руках, на пальцы, кожа которых потеряла гладкость, и горькое, удручающее чувство охватывало его. Ему стало невыносимо жаль мать, которую он, наверное, плохо знал и мало любил, был с ней несправедлив и жесток.
— Мама… — тихо сказал он. Так сказал, призывно, жалобно, как, бывало, говорил давным-давно, в детстве, когда жалел ее, уставшую после работы или грустно сидевшую у стола и о чем-то печалившуюся.
— Витенька мой, — простонала мать, порывисто отнимая руки от лица, притягивая его, заставляя сесть рядом. Она прижалась мокрой горячей щекой к его лицу. — Сыночек мой…
Виктор ощутил едкие слезы в глазах, боялся, что мать увидит их или почувствует, как они коснутся ее лица, и отстранился от нее, отвернулся, украдкой провел тыльной стороной ладони по глазам.
— Зачем тебе к ней, к этой злой старухе, — заговорила мать. — Она ненавидит нас… Она и тебя ненавидит, — говорила Лидия Кирилловна, и голос ее терял слабость, беззащитность, становился требовательным. — Она только делает вид, что любит тебя, всю жизнь она ссорила нас с тобой, старалась ожесточить тебя, умертвить твою любовь ко мне. — Лидия Кирилловна повернула к себе лицо сына и гневно сказала: — Ты не должен уходить туда. Не должен!
— Не надо, мама, — сказал он и мягко отвел от лица руки матери.
— Ты не должен уходить от матери, слышишь? — с силой воскликнула Лидия Кирилловна.
Он понурился и слушал мать, не произнося ни слова.