— Не сердитесь, — мрачно сказал он, — и женою вы мне не станете, и в любовницы приглашать поздно… Долго ли мне осталось на белом свете, и не знаю… Не буду вас в свое положение посвящать, ни к чему это совсем… И еще напоследок вот эта авария… Послушайте, скажите, меня винят в ней?
— Не мне с вами об этом говорить.
— Боитесь, что мстить людям буду?
— Нет… Поверьте, нет, — вырвалось у нее. — Понимаю, что вы на это не способны.
— Вот спасибо! — сказал Логинов. — Дорого доброе слово услышать. Значит, не пожелали обличать меня за самодурство или за что-то в этом роде. — Логинов поднялся. — Мешаю вам работать. Если сейчас позвонят, скажите, что поехал в заводоуправление…
Все это было вот совсем недавно, только что, утром, перед тем как позвонил Ковров. Она не могла, конечно, передать Коврову весь разговор с Логиновым, да это и не нужно было, и сказала только о своем предположении, что расследование причин аварии может вестись под определенным углом зрения… И это предостережение было необходимо, потому что, даже помимо желания директора, те, кто им был назначен, в той обстановке, которую он создал вокруг себя и которой, наверное, теперь сам тяготился, могли в угоду ему повести дело необъективно.
…Освобождаясь от воспоминаний, Нелли Петровна оглядела свою комнатку. Она создала здесь свой, милый ее сердцу мирок и находила в нем успокоение от сложностей жизни. Но жизнь ворвалась и сюда…
Ковров лежал на кушетке в одной и той же позе — на боку, лицом к стене, совершенно неподвижно, будто человек, впавший в глубокое беспамятство. Нелли Петровну охватило беспокойство, она сняла туфли и бесшумно прокралась к нему. Ковров дышал ровно, спокойно. Нелли Петровна вернулась к рабочему столику, сняла со спинки стула вязаную кофточку, накинула на плечи, раскрыла справочник и углубилась в работу.
XI
Виктор Андронов не поехал домой, как ему около больницы советовал Ковров. Невмоготу было оставаться наедине со своими мыслями. Сел в автобус и отправился в старую часть города, где неподалеку от парка, в тихом, заросшем деревьями тупичке, в бараке, сохранившемся с тех еще времен, когда строили завод, жила бабушка. Барак почти весь был в кустах сирени. Подлатанный, подмазанный, украшенный побуревшей листвой, он выглядел уютно, знакомо. Облик неприхотливого жилья в сознании Андронова как-то странно вязался со строгим и в то же время добрым, морщинистым лицом бабушки.
Он помнил лицо ее с тех пор, как помнил самого себя. Все детство его прошло подле бабушки — матери отца. Жила она тогда с ними в новой квартире, отвели ей маленькую комнатку. Теперь он сам помещался в этой комнатке, а бабушка давно ушла в семью дочери, тетки Виктора, в этот самый барак в глухом зеленом тупичке.
Виктор подрос, стал ходить в школу. Он не знал, почему ушла от них бабушка, но детским сердцем своим чувствовал, что больно ей было покидать их дом. И ему было больно оставаться без бабушки в маленькой комнатке, куда поставили его кровать. Что бабушку выжили, он понял гораздо позднее. Тогда же он ничего не понимал, но и без бабушки не мог и пользовался всякой возможностью, чтобы поехать к ней на трамвае в старый город, в этот самый барак. Мать наказывала его за отлучку, не пускала гулять, однажды бабушка сказала, что и ей попало за него и что он не должен к ней ездить. А он продолжал убегать из дому, и чем больнее и обиднее его наказывали, чем с большей горечью уговаривала его бабушка, тем упорнее искал он случая сбежать со двора. Никогда бабушка не жаловалась на мать и отца. Правду он узнал от самой матери. Как-то, разговаривая с отцом в присутствии сына, решив, наверное, что он ничего не поймет, она сказала, что старуха стремится приворожить к себе внука, а он, несмышленыш, из озорства сбегает из дому.
— Надо было раньше ее проводить, — сказала мать, — чтобы Витя и в глаза ее не видел, и не слышал бы, и не знал бы…
— А я все равно буду ездить к бабушке, — выкрикнул Виктор и затопал в исступлении ногами. — Буду! Буду! Буду!
— Что ты, Витенька, что ты?.. — мать бросилась к нему.
— Злая, злая ты, — закричал Виктор, — а бабушка добрая. Злая ты…
Мать обняла его, опустилась на колени.
— Витенька… Витенька… — повторяла она, потрясенная его гневом.
Отец встал с побелевшим лицом и, ничего не говоря, ушел из дому. Весь тот воскресный вечер мать играла с сыном в лото, читала сказки и, когда вернулся отец, они, мирно обнявшись, сидели на кушетке и рассматривали картинки в «Докторе Айболите».
Виктор вскоре опять убежал к бабушке, и на этот раз никто ничего ему не сказал. Так он отвоевал себе право любить.
ebooksa