Любовь шевалье

22
18
20
22
24
26
28
30

Не поднимая глаз и почти не размыкая губ, Екатерина шептала:

— Вы нынче же отправитесь в путь.

— А что мне рассказать Его Святейшеству? Что вы заключили мир с еретиками? Это я должен ему передать?

— Вы привезете святому отцу известие о смерти адмирала Колиньи! — промолвила Екатерина.

— О смерти Колиньи? — удивился Сальвиати. — Но он же жив! И стоит недалеко от нас. Надменен, как обычно…

— Когда вы доберетесь до Рима?

— Через десять дней, Ваше Величество, если меня будет подгонять мысль о важных новостях…

— Адмирал погибнет через пять дней.

— А доказательства? — бесцеремонно поинтересовался монах.

— Доказательством послужит голова Колиньи; скоро вы получите ее от меня, — хладнокровно заявила Екатерина.

Даже жестокий Сальвиати затрепетал при этих словах. А Екатерина продолжала:

— Сообщите Его Святейшеству, что адмирал погиб и что Париж полностью очищен от еретиков…

— Но Ваше Величество!

— Заверите святого отца, что во Франции вообще не осталось гугенотов, — мрачно завершила беседу королева.

Она подняла глаза, преклонила колена, опустившись на низенькую скамеечку, и начала молиться. Белый как полотно, Сальвиати тихо скрылся в нише.

Никто не обратил внимания на этот разговор; только одна особа, занятая, казалось бы, самыми возвышенными мыслями, осторожно оглядывая храм, заметила, что случилось.

Этой особой была счастливая невеста, старшая дочь Екатерины Медичи и сестра Карла IX, принцесса Маргарита.

Маргарита ни в чем не походила на свою мать: прекрасно образованная, совершенно лишенная лицемерия и ханжества, способная поддерживать неглупую беседу на латыни и даже на греческом, эта молодая дама была явно нетипичной представительницей женщин своей эпохи. Она обожала изящную словесность и не служила образцом высокой нравственности. Жестокость и убийства пугали ее, а страшные картины кровавых сражений вызывали отвращение. Разумеется, Маргарите можно было поставить в вину то, что девичья непорочность казалась ей смешной глупостью, однако, даже распутничая, принцесса умудрялась сохранять изысканность в речах и манерах. Уже одно это во многом искупало ее очаровательное бесстыдство…

Еще утром, до того, как отправиться в собор, появившийся в Лувре Колиньи сказал Карлу IX:

— Ваше Величество, нынче — замечательный день и для короля Наваррского, и для всех его единоверцев.