«Он думает о своей хозяюшке. Он знает, что всегда найдет здесь поддержку и утешение».
И я жила с этими нежными мыслями. В них не было ни надежды, ни боли, и лишь где-то в глубине души я чувствовала радость от сознания того, что ни одна женщина в мире не сумеет так, как я, оплакивать вместе с вами смерть Лоизы и быть счастливой от одной вашей улыбки…
Снаружи все тот же резкий голос продолжал отдавать приказы, готовя людей к решительному приступу.
Пардальян, бледный, весь обратился в слух, но он слушал не этого человека, который собирался убить его, а женщину, чей голос дрожал от сдерживаемых слез. Она в первый раз признавалась ему в любви, о которой он знал уже многие годы!
Югетта же слушала только свое сердце, свое, как она говорила, бедное сердце. Наконец-то она осмелилась обнаружить свое чувство и высказать вслух все то, что так долго произносила про себя.
— Внимание! Двадцать человек сюда, чтобы толкать балки! Стрелять по окнам, если они откроют их!
— Понимаете, Пардальян, ваша жизнь — это моя жизнь. Если бы речь шла о каком-нибудь преступлении, за которое вы поплатились бы свободой, я была бы спокойна, поскольку у меня хватило бы решимости извлечь вас из тюрьмы. Зная, что вы живы, хотя и в заключении, — а вам ведь уже случалось побывать в Бастилии — я бы тоже жила. Я бы сказала себе:
«Он, конечно, выйдет оттуда. Если он не найдет способа, я найду его!»
— Югетта, дорогая моя Югетта, но сейчас я нахожусь в таком же положении!
— Нет, нет… Вы умрете, Пардальян! Ваш вид и ваши действия говорят мне, что вы готовы погибнуть!
— Я готов защищаться, только и всего. Черт побери, неужто вы думаете, мне так приятно вновь оказаться в Бастилии?
— Нет, Пардальян. Но из Бастилии выходят, а из могилы — никогда.
— Хм, из Бастилии выходят… Не всегда, дорогая моя!
— О! Но, значит, это так серьезно, то, что вы сделали?
— Совсем не серьезно. Мне кажется, я вам уже говорил, что не сделал ровным счетом ничего. Я только помешал сделать. Но, должен вам признаться, что восемь или десять месяцев тюрьмы, которые я заслужил, пугают меня, и сдаваться я не собираюсь.
Вид у Пардальяна, когда он говорил о восьми или десяти месяцах тюрьмы, был величественный. Глаза сверкали гневом, а на губах играла улыбка, которую хозяйка весьма точно окрестила «доброй», — улыбка нежной жалости, так редко освещавшая его лицо.
— Сдаваться вы не собираетесь… — повторила Югетта, — значит, вы собираетесь умереть. Пардальян, позвольте мне умереть вместе с вами. Подумайте, что вы мне предлагаете. Я спрячусь в подвале, а эти бандиты будут атаковать вас. Я буду слышать звуки борьбы, до меня донесется победный клич того, кто сразит вас… И вы думаете, что я стану спокойно ждать, пока все закончится?! О, Пардальян, неужели вы не понимаете меня? Неужели вы никогда меня не понимали? Я говорю вам, что, если вы умрете, мне нечего будет делать в этом мире. Позвольте мне договорить… Я — ничто для вас, а вы для меня — все. Я бы предала память госпожи Лоизы и опозорила бы саму себя, сказав, что люблю вас. Представьте, что я ваша сестра и у меня, потерявшей все, остались только вы… нет, лучше представьте, что я ваша мать. Это слово старит меня, не правда ли? Но я уже не первой молодости… Мать! Да-да, так оно и есть!
Она разразилась рыданиями и прошептала:
— Видите, я выбрала себе роль, которая менее всего может обеспокоить ту, кто живет в вашем сердце. Пардальян, мое дорогое дитя, разве не долг матери умереть рядом со своим?..
Слезы помешали ей закончить.
ebooksa