Принцесса из рода Борджиа

22
18
20
22
24
26
28
30

Пардальян все еще смеялся.

— Леклерк, — продолжал он, прервав Моревера, как будто бы того здесь и не было, попросту перекрыв его голос своим, — знаете ли вы, что я тоже поверил в вашу блистательную славу непобедимого мастера фехтования? Когда я увидел вас перед собой со шпагой в руке, я не смог воспротивиться желанию поручить душу Богу. Я сказал себе; «Вот этот знаменитый фехтовальщик, и никто не может похвастаться тем, что нанес ему укол». Я считал себя уже мертвым, я едва не молил о пощаде! Я видел себя побежденным, размазанным по стенке, абсолютно беспомощным. В ту самую минуту, когда я это себе представлял, Леклерк, ваша шпага стала выписывать в воздухе дугу в добрых пятнадцать футов. Какой рискованный прием! И какой же я был дурак, когда думал, что передо мной — настоящий фехтмейстер. Да вы оказались всего лишь неумелым школяром!

Моревер скрестил руки на груди и пробормотал:

— Я ждал этой минуты шестнадцать лет, значит, я смогу потерпеть еще шестнадцать минут.

Бюсси-Леклерк был в ярости. Каждое слово Пардальяна разило, словно удар кинжала, нанесенный по его тщеславию непобедимого фехтовальщика. Один-единственный раз он потерпел поражение от руки этого дьявола, который теперь смеялся. Смеялся, находясь в этой черной дыре, закованный в цепи. Пардальян хохотал и смотрел на него странным взором, в котором горел ироничный огонек.

Нет для мастера клинка большей обиды, чем напоминание о его неудаче в поединке. А ведь Бюсси-Леклерку не только нанесли укол, но еще и обезоружили. И тот, кто выбил рапиру из его рук, был сейчас здесь, перед ним, и впридачу так громко насмехался. Какая гнусность!

— Завтра ты увидишь перед собой мастера по забиванию клиньев, — завопил Бюсси-Леклерк.

— И по вырыванию ногтей! — тихонько добавил Моревер.

— Школяр, — снова заявил Пардальян, — но хороший школяр, должно признать. Сразу видно, Леклерк, что вы посещали множество всевозможных притонов. Да, мне следует быть справедливым: еще десяток лет ученичества — и вы станете достойным учеником, прилежным помощником учителя фехтования.

Этот вывод и тон, которым ему воздали справедливость, вызвали у фехтовальщика новый приступ бешенства:

— Презренный негодяй! Ты устроил мне коварную ловушку!

Понемногу он забыл о том, где находится. Теперь он видел в Пардальяне лишь соперника, который кичился тем, что одержал над ним победу. Ему казалось, что они стоят в фехтовальном зале, поэтому, обнажив шпагу, он принялся показывать приемы боя.

— Вот так, — брызгал он слюной, — я держал шпагу в третьей позиции вот так, смотри, Моревер, когда…

— О, Леклерк, — прервал его слова смех Пардальяна, — что у вас за поза? Черт возьми, как напряжено запястье! Не тяните так руку!

— Дьявол! — завопил Бюсси-Леклерк. — Он смеет давать мне урок!

— Эй! Заплатите мне в таком случае! — сказал Пардальян. — Слушайте, вот что я вам скажу: ваша рука не должна так дрожать, должно вращаться только запястье. Вы что, не понимаете? Нет! Он не понимает! Да этим можно опозорить любую схватку!

Леклерк вложил свою шпагу в ножны. Он был бледен от ярости. Внезапно он вытянул руку в сторону Пардальяна, выругался, дважды топнул ногой, как если бы отвечал на вызов, и вышел из этой черной дыры, из этой отвратительной пещеры. Вслед ему неслись громкий смех Пардальяна и его последние слова:

— Обратитесь к учителю Амбруазу от моего имени; он вас научит правильно держать шпагу.

— Этот дьявол взбесился! — прорычал Леклерк, затыкая уши.

Он едва не плакал. Его самолюбие было уязвлено. Он дал знак солдатам, чтобы они подождали Моревера, и поднялся по лестнице, перескакивая через несколько ступенек.