Заговорщица

22
18
20
22
24
26
28
30

— Куда ж я денусь? Вот, молюсь, святой отец!

— Примите мое благословение и прощайте. Если вы когда-нибудь окажетесь в Риме, а я буду еще жив, загляните в Ватикан. Не знаю, как Сикст V, а мельник Перетти с холма Сен-Рок всегда будет рад видеть вас…

— Святой отец! — ответил шевалье. — Я с радостью принимаю ваше благословение. Но еще больше рад я приглашению господина Перетти. Очень ловкий человек! Будете в Ватикане, передайте ему мои слова!

— Мошенник! — с улыбкой пробормотал Сикст.

Папа со свитой покинул аббатство, и отрекшиеся от схизмы кардиналы и епископы с воодушевлением проводили его папским гимном «Domine, salvum fac Sixtum Quintum…»

Слушая их пение, Сикст V прошептал:

— Предатели! Дважды предатели! Посмотрим, что вы запоете у меня в Ватикане!..

В целом же папа был доволен: Фауста, конечно, ускользнула от расправы, но зато он единым махом уничтожил зловредный раскол и лишил горделивую папессу всех ее сторонников. С улыбкой на устах сел папа римский в карету, что ожидала его у подножия Монмартрского холма.

Через полчаса после отъезда святого отца шевалье, убедившись, что все тихо, растащил баррикаду и выглянул во двор. Вокруг было пусто. Пардальян вышел, огляделся и понял, что в монастыре нет никого, кроме монахинь.

— Уехали! Ей-богу, уехали! — не веря собственным глазам, пробормотал шевалье.

Он вернулся на площадку и задумчиво остановился рядом с лежащим на земле крестом — тем самым, на котором Бельгодер по приказу Фаусты распял Виолетту.

— Бедная маленькая цыганочка! — прошептал шевалье. — И за что тебе такое? Единственная ее вина, что она хороша, как ангел… А это что за бумажка?

И шевалье оторвал кусок пергамента, прибитый к верхней перекладине креста. На пергаменте были начерчены греческие буквы.

— Это еще что за абракадабра? — проворчал Пардальян.

— «Айрезис», — произнес за его спиной тихий голос. — Ересь…

Пардальян обернулся и увидел Фаусту. Эта женщина выглядела абсолютно бесстрастной; казалось, никакие волнения, никакие тревоги совершенно не задевают ее. Но шевалье был не из тех, кого может удивить подобная манера держаться.

Он продолжил разговор спокойно, так, словно вел мирную застольную беседу:

— Ересь? Надо же!.. А я и не подозревал! Скажите на милость, что же это за штука — ересь?

Фауста не ответила. Она всматривалась в глаза шевалье, словно пытаясь понять, что скрывается за маской иронии и хладнокровия.

— Вы спасли мне жизнь… — наконец произнесла она. — Зачем?