Глава IV
ПАРДАЛЬЯН И ФАУСТА
Как мы уже говорили, вслед за Генрихом III, двинувшимся в покаянном одеянии к собору, шагали два монаха-капуцина. Читатель знает, что грубые монашеские рясы скрывали очаровательную и всегда веселую герцогиню де Монпансье и величественную, прекрасную и зловещую Фаусту.
Фауста, истинная вдохновительница покушения на Генриха III, лично захотела присутствовать при убийстве — так хороший драматург внимательно следит за постановкой своей пьесы и проверяет каждую деталь, вплоть до самого подъема занавеса над сценой.
Никто не обратил внимания на двух капуцинов, тем более что король выразил желание шествовать без всякой охраны. Во-первых, несмотря на опасения своей матушки — а Екатерина Медичи опасалась всего и всегда! — Генрих III не думал ни о предательстве, ни о покушении. Во-вторых, король был не из трусливых: ему иногда нравилось смотреть в лицо опасности. И, наконец, Генрих отличался некоторой склонностью к театральности: обычно он любил наряжаться пышно, являясь подданным во всем королевском величии; нынче же, в роли кающегося грешника, он хотел выглядеть смиренно и скромно. Это, по его мнению, добавляло королю популярности.
Склонив голову и накинув вретище, босиком, со свечой в руках король Франции шествовал к собору. Генрих являл собой образец благочестия и набожности.
У дверей церкви короля должен был ожидать монах-исповедник, прибывший прямо из Рима с индульгенцией и полным прощением грехов. Два капуцина, приближаясь к собору, внимательно поглядывали на главный портал. Там в ожидании Его Величества собралось все духовенство Шартра. А слева, немного в стороне, прижавшись к подножью статуи, неподвижно стоял одинокий монах. Он нервно перебирал четки, украшенные золотым крестом. По этому знаку его и узнала Мария де Монпансье.
— Вот он! — прошептала герцогиня.
Глаза ее блеснули жестокой радостью. В эту минуту монах не торопясь подошел к королю и двинулся рядом с ним.
— Наконец-то… сейчас, сейчас он ударит… — возбужденно прошептала Мария.
— Замолчите! — приказала Фауста.
Но вокруг гремели церковные песнопения, и никто не расслышал неосторожных слов герцогини.
Обе женщины шли буквально по пятам за королем. Герцогиня так разволновалась, что у нее сбилось дыхание. С трудом она сдерживала рвавшийся из груди крик:
— Бей! Ударь же! Ударь!
Она пожирала монаха взглядом, и ее прекрасные глаза, которые, казалось, должны были бы сиять любовью, горели огнем ненависти.
Король вступил в собор и преклонил колена. Мария де Монпансье почувствовала, что ноги ее уже не держат. Вот и наступил долгожданный миг… Жак Клеман, как они и договорились, ударит именно тогда, когда Генрих опустится на колени…
Но что это? Король на коленях, но монах не занес кинжал? Монах тоже встает на колени… он что-то шепчет королю…
«Что же он? Что же? — твердила про себя герцогиня. — Почему медлит? И почему не явился ко мне этой ночью? Что он задумал? Пора… Бей же, бей!»
— О salutaris hostia![3] — громко запел король.
Хор подхватил песнопение, а герцогиня упала на колени, не в силах выдержать напряжения.