— Ну тогда, позволь, я сам этим займусь. И, пожалуйста, прошу тебя, не строй ты из себя несчастного влюбленного. Ручаюсь, друг мой, дела твои не так уж и плохи!
Хотя слова эти и успокоили отчасти малыша Чико (он бесконечно доверял сеньору Пардальяну, и раз тот говорил ему, что дела его не так уж и плохи, стало быть, так оно и было), однако мимолетная улыбка Хуаниты успокоила бы его душу куда больше, чем самые убедительные доводы его друга Пардальяна. Но чтобы не огорчать благородного сеньора, ему кое-как удалось превозмочь свою душевную боль и если и не изобразить на своем лице улыбку, то хотя бы придать ему менее трагическое выражение.
Как раз в этот момент появилась Хуанита и сообщила:
— Ваша светлость, сеньоры одеваются и скоро спустятся в зал. Стол накрыт. Попробуйте этот пирог, надеюсь, он вам понравится. Сейчас вам принесут омлет.
Пардальян подошел к сервированному для него столу.
— А где же прибор для нашего друга?
Хуана машинально стала искать глазами среди посетителей того, кто бы мог быть удостоен столь великой чести завтракать с самим сеньором французом — доблестным дворянином, равного которому по благородству и отваге ей еще никогда не приходилось встречать в своей жизни.
— Немедленно принесите еще один куверт!
Правду сказать, Чико был заинтригован не менее Хуаниты. Как и она, он едва ли догадывался, с кем собирался делить свою трапезу славный сеньор Пардальян.
Как бы то ни было, Хуана поспешила исправить свою оплошность. Кроме того, она — истинная дочь Евы — была ужасно любопытна. Но ждать ей пришлось совсем недолго, и ее любопытство было удовлетворено сполна.
Весело подмигнув Чико, Пардальян указал тому на высокий деревянный табурет. Крайне изумленная, Хуанита не верила своим глазам и ушам.
— Садись-ка, друг мой Чико, подкрепим наши силы, ведь нам с тобой здорово досталось.
Малыш Чико был немало смущен оказанной ему честью и чувствовал несказанный восторг. Еще бы, ведь его удостоил своей дружбой самый замечательный, благородный, лучший из всех людей, которых когда-либо ему доводилось видеть. Карлик очень уважал Пардальяна и с готовностью выполнял любое его желание. Однако же маленький человечек не был лишен гордости и чувства собственного достоинства, хотя, быть может, сам он это и не осознавал. В присутствии веселого и доброго к нему Пардальяна Чико чувствовал себя весьма уверенно и с честью справился с почетной ролью гостя сеньора француза. Казалось, и Пардальяну доставляло особое удовольствие присутствие малыша.
Между тем Сервантес и Эль Тореро тоже спустились в зал и, наполнив свои бокалы вином, присоединились к веселой компании.
Естественно, благородные сеньоры Сервантес и Эль Тореро были несколько удивлены, застав шевалье в обществе бродяги без роду и племени. Но видя, как Пардальян обращается с этим маленьким человечком, и понимая, что на то есть свои причины, они во всем последовали его примеру.
Итак, к величайшему изумлению Хуаны, почтенные господа то и дело выказывали знаки уважения ее Чико — ее игрушке, кукле, ее рабу, для которого было большой честью (по разумению Хуаниты) разрешение поцеловать край ее платья. Притихшая девушка вела себя нынче как-то по-особому и предупреждала любые желания гостей. Обслуживая почтенных сеньоров, она разговаривала с ними не свойственным ей тихим голосом. Это чрезвычайно забавляло Пардальяна, который видел, как на лице Хуаны отражаются обуревавшие ее страсти, в которых она едва ли призналась бы самой себе. И словно невзначай он принялся рассказывать Сервантесу и дону Сезару о своем счастливом избавлении.
— Вы не поверите, — сказал он, — этот чертенок чуть не заколол меня своим кинжалом: я уцелел чудом.
— Ба! — сказал Сервантес без тени усмешки. — Да он храбрый парень, этот малыш!
— Я бы выразился гораздо определеннее, — многозначительно отвечал Пардальян. — В этой маленькой груди скрывается сильное и благородное сердце настоящего мужчины. Я знавал немало кавалеров, обладавших репутацией храбрых и благородных людей, которые едва ли были способны проявить такое великодушие и такую отвагу, какие выказал недавно наш маленький герой. Я в жизни не встречал более смелого человека. Когда-нибудь я расскажу вам, друзья мои, обо всем, что сделало для меня это юное создание. Знайте же, что я люблю и уважаю Чико. И я бы очень хотел, чтобы и вы считали его своим другом.
— Шевалье, — серьезно отвечал Сервантес, — коль скоро вы считаете этого человека достойным вашей дружбы, мы, разумеется, тоже будем рады протянуть ему руку.