Сын шевалье

Бертиль принадлежала к числу тех благородных натур, которые всегда преувеличивают оказываемые им услуги. (Пардальян был таким же.) Короче говоря, она была глубоко тронута простотой и тактичностью, с которыми граф де Маржанси помог ей.

Но он был любезен и добр не только с ней. Она помнила, как высокомерно и решительно отказался он подчиниться королю, который приказал ему арестовать того, кого она любила. Она помнила то мужество и отвагу, которые он проявил, желая спасти жизнь и свободу Жеана. Услуги, оказанные дорогому вам человеку, ценятся много выше тех, что оказаны вам лично.

И ее охватили восторг и благодарность к Пардальяну, казавшемуся ей рыцарем, паладином героической эпохи. Восторженные речи изысканной и прекрасной герцогини д"Андильи только усугубляли это чувство уважения.

К несчастью, ей не пришла в голову мысль, что в его отсутствие некий мошенник мог выкрасть семейные секреты.

Она вдруг узнала, что Пардальян и граф де Маржанси, за которого она с радостью отдала бы жизнь, это одно и то же лицо. Одновременно она узнала, что тот, кого она считала своим благодетелем, стал жертвой несчастного случая, что он ранен и быть может, смертельно. Ее горе было жгучим и очень искренним. Она мгновенно поняла, что Пардальян хочет ее видеть, и позабыла, что сама она находится в опасности. Она была готова на все и живо воскликнула:

— Он хочет меня видеть, не так ли?

— Да, добрая госпожа, если вы соблаговолите последовать за матушкой Мари-Анж. Это мое имя, и я к вашим услугам.

— Да-да, мы выходим немедленно!

И она, не теряя ни секунды, взяла из шкафа с одеждой, которую герцогиня подарила ей, коричневую накидку и торопливо набросила ее на плечи, не заметив радостных искорок, блеснувших в глазах матушки Мари-Анж.

— Идемте скорее, — сказала она.

— Секундочку, добрая госпожа. Дворянин советовал хранить полную тайну. Это касается бумаг. Вы же знаете, есть много мерзавцев, что любят совать повсюду свои гадкие носы.

Надо думать, этот совет полностью отвечал представлениям Бертиль, поскольку показался ей совершенно естественным, и она кивком выразила свое согласие. Однако же она не захотела тайком покидать гостеприимный дом и велела позвать мажордома. Тот, увидев, что она собирается выйти, уже набросив на плечи накидку, взволнованно воскликнул:

— Мадемуазель собирается уйти? Но разве мадемуазель не знает, что ей угрожает опасность? Монсеньор настоятельно просил напоминать ей об этом.

— Мой друг, — сказала Бертиль с теплотой, — мне необходимо выйти в город, и я не могу колебаться только потому, что мне что-то грозит. Однако, — поторопилась она добавить, — успокойтесь, со мной ничего не случится, и я безусловно вернусь до наступления темноты.

Все это было произнесено хотя и мягко, но весьма решительно. Мажордом — хорошо вымуштрованный слуга — не осмелился далее настаивать и поклонился. Его удивление было так велико, а уход девушки столь стремителен, что он не сообразил дать ей провожатых. Когда же он об этом подумал, то девушка была уже далеко, а поиски в окрестностях улицы Фур ни к чему не привели.

Тем временем старая Мари-Анж, казавшаяся слишком уж бодрой, несмотря на свои возраст и полноту, увлекла Бертиль на улицу Монмартр, заполненную толпой, в которой они и затерялись.

Опустив на лицо капюшон, девушка спросила:

— Матушка, куда вы меня ведете?

— В деревню Монмартр, моя прекрасная госпожа.

У Бертиль не возникло никаких сомнений. Это было далеко, но она бы не отказалась и от более далекого путешествия. Неподалеку от Бычьего дворца они столкнулись с монахом Парфе Гуларом, по обыкновению пьяным. Со свойственной ему наглостью он уставился на женщину, которая, казалось, старалась укрыться от взоров любопытных прохожих.