Так размышляла Бертиль, исполненная веры в свою любовь…
Пока же перед ней очень заискивали и изо всех сил старались сделать ее пребывание в монастыре как можно менее тягостным. Разумеется, Бертиль знала: следят за ней строго — и старалась вести себя осторожно.
Служанка-тюремщица, исполнив обязанности прислуги, удалялась, и узница оставалась одна. Она могла либо гулять, либо же предаваться одиноким раздумьям.
Прошла неделя.
У Бертиль не было с собой ни другого платья, ни смены белья. Аббатиса предупредительно дала ей все это, а вдобавок прислала и прачку; ею оказалась наша старая знакомая Перетта.
Вы удивитесь, быть может, почему монахини нанимали прачку на стороне — ведь обычно обитатели монастыря делают все сами. Но суть в том, что монастыри тех времен совсем не походили на нынешние. Это были крупные феодальные владения, а аббаты и аббатисы являлись одновременно большими вельможами.
Мари де Бовилье и еще некоторые сестры из Монмартрского аббатства — изысканные молодые дамы — ни за что не доверили бы свои кружева какой-нибудь послушнице из простых, которая, может быть, стирала и чисто, но зато понятия не имела о последних веяниях моды. А мода касалась абсолютно всего, любой складочки на юбке или на воротнике.
На тысячу восемьсот ливров, что так благородно пожертвовали Гренгай, Эскаргас и Каркань, Перетта смогла завести свое дело. Она была обворожительна: скромна, всегда тиха и невозмутима, можно сказать, элегантна, к тому же — неизменно тактична и безупречна в работе. Везде, где бы она ни появлялась, ее прекрасно встречали — а приняв работу, не разочаровывались. Так что заказчиц у нее хватало.
У Перетты была подручная, чтобы таскать тяжелые корзины. Вдвоем они и пришли к Бертиль в первый раз.
Бертиль была очень добра и проста нравом — без малейшей тени дворянского высокомерия и предрассудков по отношению к «неблагородным». Радушно встретила она и двух работниц.
Девушки обменялись беглым, проницательным женским взглядом — и обе ласково улыбнулись. Они сразу друг другу понравились. Но рядом с ними была надзирательница. Поэтому им удалось обменяться лишь самыми обычными незначащими словами.
Всю неделю Перетта думала о новой знакомой — молодой, красивой, доброй, скромной и такой на вид грустной.
— Она, конечно, из какой-нибудь знатной семьи, — рассуждала юная прачка, — и держат ее там насильно. Неужели она сделала что-то очень плохое? Голову дам на отсечение — нет! У нее такие голубые ясные глаза — в них так и светится невинная душа! Нет, она не преступница — она жертва. Как же мне жаль ее! Как жаль!
И вот Перетта снова пришла в аббатство. Послушница опять была в комнате, но Перетте удалось намекнуть узнице: она сочувствует ее горю; если надо — готова помочь.
Бертиль поняла ее с полуслова, но не сразу доверилась. Кто знает — вдруг это снова ловушка? Может быть… впрочем, вряд ли. Ведь она и так уже в руках у врагов… Да и лицо у прачки такое честное, открытое…
«Не послать ли ее к нему! — размышляла Бертиль. — Найдет его и передаст, что я здесь… А уж он-то меня непременно спасет!»
Всю неделю провела она в этих раздумьях — мучилась и не знала, на что решиться. Инстинкт говорил, что прачке можно довериться; память о недавних злых обманах советовала не доверять никому. Временами Бертиль твердо решалась все рассказать новой знакомой — и тут же пугалась и вновь замыкалась в себе.
Миновала еще неделя. Перетта пришла опять. В этот раз они остались наедине, без надзора монахини. Другого такого случая могло и не быть… Открыться ей или нет? Тоска теснила сердце Бертиль, она все еще колебалась…
И вдруг Перетта заговорила первая — невозмутимо, как всегда:
— Я вас не знаю, сударыня… Но вы так грустны, так несчастны… Мне стало вас очень жалко. Если я могу вам чем-то помочь — скажите, я помогу.
ebooksa