Он не договорил. Стальная рука Пардальяна схватила Саэтту за горло; страшный голос потряс флорентийца — он задрожал с головы до пят:
— Что ты сделал, мерзавец? Отвечай! Где, ты сказал, мой сын?
Саэтта сделал последнее усилие и усмехнулся:
— Сын ваш погребен под руинами Монмартрского эшафота!
Пардальян вдруг одной рукой поднял его в воздух и раскрутил. Саэтта понял — последний час его пробил.
«Оно и лучше — сразу со всем покончить! Что толку жить дальше?» — подумал он и закрыл глаза.
Еще более неожиданно Пардальян с силой поставил его на землю.
— Убирайся! — прокричал шевалье, не помня себя от ярости. — Ты не стоишь даже того, чтобы тебя прикончить! Убирайся!
Пламя блистало в глазах Пардальяна; он был величав и грозен. Саэтта увидал в его фигуре воплощенное небесное правосудие. И флорентиец, который не устрашился, попав в руки грозного своего противника, и который только что желал умереть — вдруг задрожал от суеверного страха. С диким воплем ужаса он согнулся в три погибели и спотыкаясь, постанывая, бормоча про себя обрывки молитв, бросился бежать прочь.
Пардальян и взглядом его не проводил. Он повернулся и быстро зашагал в сторону эшафота.
«Но может быть, старый мерзавец соврал? — думал шевалье. — Или вот еще что…»
Глава 49
ЛЕОНОРА ГАЛИГАИ УЗНАЕТ О СОБЫТИЯХ НА МОНМАРТРСКОМ ХОЛМЕ
Из сорока головорезов, что привел за собой Кончини на Монмартр, не осталось ни одного. Десятка полтора погибло; пять-шесть человек, чудом уцелевших после взрыва, в ужасе разбежались и запрятались где-то так, что нипочем не найти. Все остальные были ранены — кто легче, кто тяжелее — и обречены на более или менее продолжительный отдых.
При флорентийце теперь находились только трое дворян — все они отделались легкой контузией. Жеан Храбрый остался погребен под развалинами — сомневаться в этом не приходилось. Тем не менее Кончини лишь к вечеру решился покинуть площадь. Он пошел по дороге направо — в то самое время, когда Пардальян поднимался слева.
Мрачный, озабоченный, Кончини медленно шагал впереди своих спутников. У придорожного креста им встретился человек с перевязанной головой — тот самый, кого мы видели за изгородью напротив дома Перетты-милашки, когда Пардальян и Бертиль входили туда.
— А, Сен-Жюльен! — окликнул его кто-то из спутников Кончини. — Опоздал, опоздал!
Сен-Жюльен (это был он) вскричал с какой-то непонятной тревогой:
— Что, не поймали разбойника?
— Он погиб! — ответил Кончини не столько радостно, сколько раздраженно.