Сын шевалье

22
18
20
22
24
26
28
30

— Если мне суждено разгадать загадку — ключ к ней у монаха! — решил он наконец. — Он вообще какой-то подозрительный и давно меня занимает. Надо понаблюдать за ним, клянусь Пилатом!

И Пардальян пошел следом за монахом.

Парфе Гулар миновал Лувр, вернулся на улицу Сент-Оноре и направился к воротам. Он шел как обычно, не спеша и вразвалочку, но с виду не был сильно пьян — по крайней мере, вел себя тихо.

Пардальян, закутавшись в плащ, шагал за монахом, не сводя с него глаз. А тот шел, не оглядываясь, как человек с чистой совестью, не боящийся слежки.

Итак, до городской стены Парфе Гулар вел себя довольно тихо, но за воротами, в предместье Сент-Оноре его обуял внезапный приступ веселья — и он принялся распевать во все горло.

Неподалеку от стены, по левую руку, почти напротив капеллы Сен-Рок стояла плохонькая харчевня. Над дверьми висела ржавая вывеска с горделивой надписью: «Гостиничное заведение «ТРИ ГОЛУБЯ». Перед харчевней брат Гулар остановился, задрал голову вверх и позвал оглушительным голосом:

— Эй, Жан-Франсуа! Жан-Франсуа! Вы дома?

Под самой крышей харчевни в окне показалось бледное исхудавшее лицо Равальяка. Воспаленные глаза его оглядели улицу; он узнал монаха и еле заметно улыбнулся. Угрюмо и вежливо, как всегда, он ответил:

— Добрый день, брат Парфе Гулар. Что вам угодно?

— Добрый день, брат Равальяк! У меня деньги завелись. Идите-ка сюда, я вас угощу.

— Нынче пятница, брат Гулар. Я сегодня пощусь и молюсь.

— А пошел ты к черту со своими постами! — заорал Парфе Гулар. — Всему свое время! Иди сюда, говорю, пока деньги есть!

— Не могу, брат мой, — твердо возразил Равальяк.

— А я тебя от поста разрешаю! И на сегодня, и впредь!

— Благодарю вас, брат Гулар, — мне не надобно разрешения.

— Иди сюда! — твердил настойчиво монах. — Иди, не то, клянусь бородой Создателя, я буду тут торчать и так шуметь, что ты не сможешь как следует молиться. А будешь молиться неправильно, Равальяк, — согрешишь смертно и попадешь в ад! Иди же!

Равальяк знал: пьяница монах упрям и угрозу свою, пожалуй, исполнит. Он в последний раз попытался отвертеться, объяснив ему, что не одет.

— Это ничего! — крикнул довольный монах. — Я сейчас схожу потешу отцов капуцинов своей песенкой и вернусь, а ты пока одевайся.

Он снова запел и, покачиваясь, пошел к капуцинскому монастырю.

Пардальян был уже там. Чтобы подслушивать монаха, не было никакой нужды останавливаться — его крик разносился по всему предместью. Шевалье подумал, не таится ли в этой «песенке для отцов капуцинов» какой-нибудь уловки, и спрятался в садике напротив мужского монастыря.