Нострадамус

А что было кончено? Она и сама не знала. Пытка? Казнь? Или ее любовь? Да, все, все кончилось разом, весь мир перестал существовать для нее, потому что главным в этом мире была Любовь, а между нею и Рено навеки легли проклятие и труп. Куда ей идти? Чего она хочет? Бежать! Ей больше ничего не надо: бегство, одно только бегство. Всего остального больше нет и не будет. Бежать из этого дома. Уйти куда глаза глядят и умереть. О, только бы поскорее умереть, не увидев Рено! Кто эта женщина, которая стоит на коленях в углу комнаты, закрыв лицо руками? Она испугана, она рыдает… Бертранда…

— Бертранда, я хочу уйти отсюда. Пойдешь со мной?

— Да-да. Это так ужасно. Уйдем отсюда.

— Вставай! Быстро вставай! Уходим, — приказала Мари.

— А ваш отец? Как же ваш отец?

— У меня нет отца, Бертранда. Хочешь, чтобы я ушла одна?

— Нет-нет! Я пойду с вами! Господи, но там, на площади, настоящее побоище!

— Так ты идешь? — не слыша ее, продолжала настаивать девушка.

Несмотря на охвативший ее ужас, дама Бертранда не потеряла предусмотрительности: она быстро собрала золото, драгоценные украшения, бриллианты, жемчуга — целое состояние… И побежала по лестнице вслед за молодой хозяйкой. Не прошло и минуты, как Мари, даже не посмотрев в последний раз на отчий дом, скорым шагом удалилась от него.

На площади волнение достигло предела. Буря возгласов и проклятий неслась над Парижем, сливаясь в протяжный рев. Две сотни трупов вокруг костра, сотни раненых…

И — как довершение всего, как финал охоты, в которой люди превращаются в собак и добычей становится человек, — еще одно тело. Тело, растерзанное, разорванное на куски, разодранное в клочья… Тело главного судьи Круамара. ПРЕДСКАЗАНИЕ КОЛДУНЬИ ИСПОЛНИЛОСЬ В ТОЧНОСТИ!

А его голова… Эта еще горделивая голова, это мертвенно-бледное лицо, эта шея, из которой струится кровь… Как она ужасна — со своими остановившимися глазами, эта голова барона Жерфо, которая возвышается над толпой, надетая на острие копья. Голова сеньора де Круамара, голова главного превотального судьи… Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось! И за несколько минут Гревская площадь опустела, все умолкло, двери и окна закрылись. Париж, Париж, страшный в своем внезапном спокойствии, наслаждался победой. Мертвая тишина обрушилась на большой город. Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось…

V. Пепел костра

Наступил вечер. Ночь постепенно окутывала своим бескрайним покрывалом пустынную площадь, погасший костер… Давящая тревога, какая всегда следует за ударами грома, еще висела над потрясенным Парижем. И на пустой Гревской площади, где еще совсем недавно бушевали мятежники с обагренными кровью руками, одиночество казалось еще более пугающим. А этот человек был совсем один. Над остывающим костром слабо светился огонек фонаря. Человек, склонившись над кучей головешек и пепла, рылся в ней — обыскивал ее терпеливо, дрожащими от волнения руками. Он был очень бледен, иногда слеза скатывалась по его щеке и падала в пепел.

Время от времени это странное занятие прерывалось: человек быстро наклонялся, трагически-набожным жестом вынимал из пепла белую косточку и нежно, бережно укладывал ее в дубовую шкатулку. Потом вытирал пот со лба тыльной стороной руки и снова принимался за свою скорбную работу. Текли минуты, часы… И вдруг он замер, потом бросился на колени: в очередной груде пепла ему открылась… голова казненной, голова, которая в мерцающем свете фонарика казалась странно живой, голова, которую едва затронуло пламя костра, хотя тело было полностью обуглено. Рыдание сотрясло плечи ночного труженика, он молитвенно сложил руки и прошептал:

— Мама… Матушка…

В эту минуту на углу Гревской площади показалась Мари де Круамар. Очень медленно она двинулась к куче пепла, которая прежде была костром. Девушка была в глубоком трауре — как полагалось в ту эпоху, в черно-белой одежде. Она носила этот траур по матери Рено — об ужасной кончине отца она даже и не знала. Дама Бертранда, которой преданность подсказала спасительную, как ей казалось, ложь, еще вечером сказала ей, что барон Жерфо стал изгнанником и бежал, поскольку, по мнению короля Франциска I, нес ответственность за побоище на площади и мятеж нищих. Так что Круамар якобы удалился в свой замок, находившийся неподалеку, в Иль-де-Франс…

Но что же делает в такой час Мари де Круамар здесь, на площади, совсем одна? Она подходит к пепелищу, поднимает голову и видит молодого человека.

— Рено, — шепчет она едва дыша. — Рено! Вот почему какая-то неведомая сила, сила, похожая на ту, что влекла меня под тополя, привела меня сюда! Господи! Господи! Значит, Тебе было угодно, чтобы дочь Круамара услышала проклятие из уст сына казненной по ее вине.

Еле слышно вымолвив эти слова, Мари де Круамар содрогнулась с головы до ног. Содрогание боли и ужаса напоминало последнее содрогание умирающего. Рено поднял глаза… И увидел ее!