— Ко мне!
— Воды, воды, бога ради, воды, мои глаза! Перец!
Мирта бросала только что изготовленный ею порошок в нападающих полными горстями! Он забивал им носы, попадал в открытые рты, слепил глаза!
— А теперь — топоры! — сказала девушка холодно.
Боревер обернулся, увидел топоры, что-то прорычал, схватил один из них и бросился в атаку. Это было ужасно. Мирта полными горстями швыряла перец в глаза противников, ослепляя их. Топор Руаяля поднимался, опускался, бил, крушил, рубил, и над всей этой свалкой то и дело проносился пронзительный вопль — нечеловеческий, кошмарный, нереальный, похожий на крик духа битвы:
— Вот вам Боревер! Вот вам Боревер!
Но внезапно крики умолкли. Боревер упал за сундук, уронив топор… Лагард сокрушил его чудовищным ударом.
Сражающиеся остановились. Они не видели, как упал юноша. Они видели только то, как он скрылся за сундуками. А может, это засада? Задыхаясь, насмерть перепутанные, головорезы озирались по сторонам, рассматривая валявшиеся повсюду трупы, забрызганные кровью стены, дикий беспорядок… Роншероль вытер пот со лба. Ролан де Сент-Андре, который только что появился, так и застыл на месте, разинув рот. Все смотрели на баррикаду из сундуков и буфета, за которой скрывался Боревер. Чего он ждет? Минуты две ушло на то, чтобы все перевели дыхание. Потом, пересчитав, сколько бойцов осталось в живых, удостоверившись, что оружие в порядке, рейтары приготовились снова идти на приступ. Но в этот момент густой черный дым заполнил зал.
— Пожар! Пожар!
Вдруг вспыхнуло пламя. Сундуки пылали. Громадный буфет горел, треща и начиная разваливаться на куски. Через несколько секунд весь зал был в огне. Убийцы попятились и, отталкивая друг друга, кинулись на улицу. Теперь уже вся таверна была охвачена огнем…
— Тысячу экю тому, кто догадался устроить пожар! — воскликнул Роншероль.
— Это я, — мгновение спустя ответил один из выживших головорезов Железного эскадрона.
Из соседних домов донеслись крики ужаса. Потом оттуда принялись звать на помощь:
— Пожар! Пожар!
Со всех сторон сбегались люди с ведрами воды, чтобы погасить пламя, спасти хотя бы соседние дома.
Глава уличного участка приблизился к Роншеролю и робко сказал ему:
— Монсеньор, мы бы хотели погасить пожар…
Но Роншероль не разрешил:
— Пусть горит!
И никто ничего не предпринял. К вечеру три дома сгорели дотла. Что до кабачка, то от него остались одни головешки, от которых к небу устремлялась струйка дыма…