Обещание прозвучало не простой, но ужасающе величественной угрозой. Руаяль вздрогнул. А Нострадамус вдруг переменил тему:
— Вы еще думаете о ней?
— О ней? — пролепетал молодой человек.
— Если хотите услышать имя, вот оно: Флориза де Роншероль! — отчеканил Нострадамус с налитыми кровью глазами.
Руаяль де Боревер опустил голову. Его грудь вздымалась. Он прошептал:
— Она поклялась, что если мне суждено будет умереть, то она придет проститься со мной даже к подножию эшафота… Она сказала, что, если я умру, она умрет тоже… Понимаете, я больше не знаю, остался ли тем же человеком, как был прежде. Неужели она меня любит? Она мне ничего такого не сказала… Но однажды она сказала, что мое ремесло ужасно. И теперь оно пугает меня самого. Она — там, наверху, озаренная ясным светом, а я внизу, в позоре и бесчестье…
Рыдания перехватили его горло, но он вдруг спросил резко:
— Отдадите мне кинжал?
Нострадамус пожал плечами.
— Пока еще нет, — ответил он холодно. И продолжил, опять меняя тему: — А король? Что вы думаете о короле?
Руаяль де Боревер сделал усилие, чтобы вырваться из круга мучающих его мыслей.
— Король Франции, — прошептал он, — поклялся мне, что никогда не предпримет ничего против Флоризы. Да будет мир с королем. Мне нечего о нем сказать.
Нострадамус помрачнел.
— Что же, — спросил он, — вы надеетесь, что король сдержит свое слово?
— Король — это король, — просто ответил юноша.
В этот момент дверь открылась, и из-за нее показался маленький старичок. Он улыбался, но его улыбка больше напоминала гримасу.
— Что там, Джино? — поинтересовался, не оборачиваясь, Нострадамус.
— Они вышли из Лувра, — сказал старичок. — Нас предупредили об этом свистком.
Нострадамус встал.
— Пообещайте мне не выходить из этой комнаты, что бы вы ни услышали, — попросил он Боревера.