Нострадамус

— Не скажете ли, как вас зовут? — спросила она, и ее манера говорить произвела странное впечатление на молодого человека.

Но ответил он почти грубо:

— Как меня зовут? Руаяль де Боревер. Насколько я богат? Ни гроша в кармане. Где живу? В канаве. Чем занимаюсь? Темными делами. Мое прошлое? Тайна. Мое будущее? Веревка. Теперь вам известно обо мне все. Прощайте, мадам.

— Погодите минутку, — попросила она, жестом удерживая его. — Возможно, когда-нибудь вам понадобится надежное укрытие. Если вам будут угрожать, вас станут преследовать, за вами начнется погоня — спрячьтесь у меня. Улица Лавандьер. Напротив таверны «Угорь под камнем». Спросите Жиля — так зовут вот этого мужчину. Или Марготт — так зовут эту женщину.

— А вас, мадам, как вас зовут? — спросил Боревер с глубоким чувством, таким странным, что он сам не мог разобраться, что же такое с ним происходит.

Незнакомка, чей голос прозвучал отдаленным эхом неисцелимой боли, ответила:

— Меня… Я — Дама без имени…

И, не говоря больше ни слова, двинулась в сторону улицы Лавандьер. Слуги пошли за ней. Но, прежде чем скрыться за углом, она остановилась, бросила к ногам Тринкмаля кошелек и сказала:

— Все-таки возьмите: это — от чистого сердца!

За свою долгую многотрудную жизнь бандиты стали настоящими специалистами и по одному только звуку, с каким тяжелый кожаный мешочек упал на землю, определили, что в нем, безусловно, весьма приличное количество золотых монет. Сердца их переполняла радость, но они даже не шевельнулись, кося каждый одним глазом на нежданно выпавшую таки добычу, а другим — на грозного вожака. Наконец Страпафар, видя, что Руаяль остается неподвижным и задумчивым, решился дотронуться до его руки и полупридушенным голосом намекнуть:

— Эй! Вроде бы она идет, куда и мы, — на улицу Лавандьер, а?

— На улицу Лавандьер? Верно. Это правда. Ну, ладно, пошли и мы…

— А этот несчастный кошелек? — застенчиво спросил Страпафар. — Мы что — оставим его здесь мокнуть под дождем, пускай денежки забирает всякий сброд?

— Ладно, возьми его, — разрешил Боревер.

Все четверо наклонились разом. Протянулись четыре руки. Раздались четыре коротких ругательства. Не успел Руаяль и глазом моргнуть, как кошелек был уже пуст и добыча поделена по справедливости.

— Дама без имени! — глухо прошептал Боревер, не обращая внимания на происходящее. — Но я ведь тоже человек без имени!

III. «Угорь под камнем»

Если бы случайный прохожий дошел приблизительно до середины улицы Лавандьер, то непременно остановился бы, завороженно глядя на гигантскую вывеску, шедевр неведомого, но, безусловно, гениального кузнеца. Вывеска отступала от стены, нависая над сточной канавой, и представляла собой чудовищного по размерам и по виду угря, извивавшегося по капризу творца самым что ни на есть причудливым образом.

Нет, это не была приличная, благопристойная таверна, хотя бы такая, как, к примеру, кабачок «У ворожеи», где постоянно собирались или должны были бы собираться такие поэты, как Ронсар, Баиф, Жодель, дю Белле, такие художники, как Жермен Пилон, или даже такие искатели приключений, как шевалье де Пардальян. Нет, это было одно из тех заведений, что, согласно приказу, закрываются в час, когда город гасит огни, но только для того, чтобы сразу же распахнуть двери перед постоянным клиентом, постучавшим условным стуком. В таверне был общий зал — вот он-то выглядел как раз весьма благопристойно, зато справа и слева от него — особые помещения. В час, когда все покидали кабачок, там оставалась одна Мирта. Там никто никогда не ночевал, кроме нее: ни слуги, ни клиенты, ни официанты.

Очень странной девушкой была эта Мирта. Явно себе на уме. И одно из главных условий, которые она соблюдала неукоснительно, было — никому на свете, никогда, ни за деньги, ни из гостеприимства не предоставлять ночлега, будь то богатый горожанин, герцог или сам принц.