Клинки и карабины

22
18
20
22
24
26
28
30

«Отец небесный, дай мне и братьям моим сил и твёрдости для того, чтобы умереть достойно и мужественно…»

Блас

Рывками, продираясь через пульсирующие тоннели накатывающей боли, Блас медленно приходил в себя. Через сомкнутые веки толкался яркий красный свет. По какой-то причине его качало вверх-вниз, как будто он плыл в лодке. Поняв в какой-то момент, что нужно открыть глаза, каталонец наконец-то заставил себя это сделать.

Над ним плыла синяя опрокинутая гигантская чаша небосклона. Ни облачка. Только недостижимая лазурная глубина. Прекрасная и завораживающая. И лишь большой коршун, кругами летевший на небольшой высоте, нарушал её безупречную гармоничность.

Коршун?!!

Блас рванулся вперёд. Вспышка боли и яркие круги в глазах. Стук затылка о дерево под головой. И снова темнота, в которую он нырнул от острых зубов, вцепившихся в левое колено.

Когда в следующий раз Блас пришёл в себя, уже смеркалось. Косматое лемурийское солнце лениво скатывалось за горизонт. Впереди наплывали незнакомые, голубеющие в закатном свете вершины гор.

Осторожно опираясь на руки и помня о боли в прошлый раз, Блас попытался приподняться. Не получилось. Кастилец упрямо сжал зубы и попробовал ещё….

С третьего раза у него получилось. Сбегающие по лицу капельки пота и краснота в глазах ясно дали понять, что с ним что-то очень нехорошее. Блас увидел какую-то мешковатую рванину, прикрывающую его ниже пояса и откинул её в сторону….

Несколько минут он тупо смотрел на своё колено, чувствуя, как внутри всё холодеет и сжимается. Такого не должно было случиться, ни за что, никогда преникогда. Он должен был умереть ещё там, во взрыве, который смутно помнил. Или потом, от потери крови и болевого шока. Но уж точно Блас не должен был сейчас сидеть и рассматривать те лохмотья, в которые превратилось левое колено и часть бедра. Такого просто не могло быть!!!

Не могло, но было. Блас де Мендоса, обедневший идальго из такой далёкой сейчас Испании, сидел на какой-то странной телеге, под небом Лемура и понимал только одно:

Он – калека. На. Всю. Оставшуюся. Жизнь. И жить не хотелось.

Возница, явно из каких-то местных, никак не отозвался на все вопросы Мендосы, то ли не понимая его, то ли притворяясь, что не понимает. Блас, сумев подтянуться к высокому борту, увидел сзади много таких же, сработанных из всего подряд рыдванов. И повсюду – лемурийцы, лемурийцы, лемурийцы, как с оружием, так и без него. Очередное потрясение воспринялось уже спокойнее, погружаясь в необъяснимую бездну безразличия. Плен….

Справа заворочалась какая-то непонятная куча тряпья. Заворочалась и заворчала.

Когда из неё вынырнула взъерошенная, ушастая и заросшая буйной растительностью голова одного из местных демонов, Блас только спокойно покосился на него.

Бородач, которого должно было называть молохом, покосился на него жёлтым, с узким зрачком, глазом и что-то прохрипел.

– Чего? – Мендоса скорчил непонимающую рожу. – А?

– Ты убил моего брата, – на испанском, вполне понятном Бласу, буркнул демон, – одного из последних. Понимаешь, кяфир?

– А ты убил моего солдата, демон. И что?

Молох заворочался, шипя сквозь зубы…