Клинки и карабины

– Молчу, сержант, молчу.

Блас покачал головой. Этого вечно сонного астурийца ему перевели с месяц назад. Единственное, что не позволяло немедленно выкинуть того к угольщикам, идущим с запасом топлива в караване, было умение Васкеса стрелять. Этого у него не отнять, стрелок от Бога.

Мендоса отвернулся от солдат, посмотрев на мерно пылящего в голове колонны «Сида». Многотонный великан с кажущейся ленивой грацией легко одолевал любые преграды, наплевав на пыль. Но вот уж кому он не стал бы завидовать, так это его экипажу.

Блас помнил, как жирно чадил такой же танк, подожжённый ифритом на переходе от Джихангира к Сан-Кристобалю. Чёртовы демоны… Да поможет каждому благочестивому католику святой Яго, покровитель конкистадоров, в их борьбе с исчадиями Князя тьмы.

Мендоса поправил подсумки, поблагодарив про себя оружейников из Толедо и Рура. И пускай сделанное в земле алеманов оружие – дело рук подземных карликов. Они-то хотя бы не являются врагами рода человеческого. Именно их патроны с серебром, снаряжённые в магазины, били его по левому бедру. В своё время его, как и всех других новобранцев, наставники заставляли доводить до автоматизма перезарядку. Как это помогло потом здесь:

Против людей – правая сторона, сталь и свинец. Патроны с красными головками.

Против демонов – левая, серебро и ртуть. Патроны с крестом на чёрных головках.

А ведь спать хотелось и ему. Неудержимо клонило в сон, наваливалась тяжёлая усталость. Блас почти не вылезал из конвоев несколько последних месяцев. Он очень устал. Но отказаться идти в составе охранения каравана? Такая мысль даже не приходила в голову. Которую, тем не менее, всё ощутимее клонило вниз. Хотелось откинуться на башню и закрыть глаза. Совсем на чуть-чуть. Сомкнуть пыльные тяжелые ресницы и забыться. Но нельзя, потому что…

…. Пикировал, заходя от солнца и сбивая прицел наводчикам уцелевшей башни «Орильяны», серый в крапинку дракон, плюющийся сгустками кислоты. Рвались шары с бурлящим зелёным содержимым, летевшие откуда-то из-за холмов, рвались и заливали всё вокруг лавиной живых, копошащихся жирных червей. А те вгрызались своими жадными ртами во всё живое, что находилось рядом. Из всех щелей на машины лился поток огня и свинца, сметая всех не успевших укрыться. И подбирались всё ближе воины Шадтаха, не жалевшие ни себя, ни врагов, в своём стремлении уничтожить их. И вот совсем рядом с Бласом, вынырнув из-за горевшего грузовика, выскочила сгорбленная длиннорукая фигура, вооружённая шестопёром и кривым горским ножом. А у него заклинило затвор «Койота»…

Мендоса очнулся от воспоминаний, тряхнув головой и положив руку на роговую рукоять любимого ножа с кривым клинком. Трофей, дааа. Ох, и не зря же он взял из дома ещё дедовскую тяжёлую шпагу, тогда в первый раз спасшую ему жизнь.

– Сеньор сержант?! – бискаец Хоанес похлопал его по плечу, прикрытому бронещитком, с изображением креста Господня поверх ало-жёлтого геральдического щитка, – Сейчас поворот на подъём будет. Приготовиться нужно, больно уж тихо идём. Не к добру.

– Хоанес, отставить! Думай, что треплешь своим болтливым помелом. – прикрикнул Блас и повернулся к бойцам – Эй, кабальерос, смотрим бодрее! Ну-ка!

Хотя, как это не было бы неприятно, но Мендоса понимал, что бискаец прав. Караван прошёл уже треть пути, но никто даже не попытался их атаковать. А это… Ну, никак не было похоже на местных. Пропустить караван – да шайтан упаси, ни за что.

Он поправил ремень своего штурмового, двадцатизарядного «Койота», и, устроившись удобнее, достал из поясной сумки желтоватый листок бумаги.

«Здраствуй дядя Блас, это тибе пишет твой племяник Игнасио. У нас всё хорошо. Вчера бабушкина кошка, Лючита, родила пять котятков. Они маленькие и полосатые. Только один чёрненький. К нам приходил старый Педро, и сказал, что этого бегимота нужно утопить, потомушта он колдофской, и придёт падре Адриан и назовёт бабушку ведьмой и анафемой. И чего это Педро кота назвал бегимотом? А потом бабушка Анита налила ему из своей бутылки, которую она прячет в шкафу и думаит что никто не знает, а папа знаит и пастаяна туда лазиет. Педро выпил и ушёл. Бабушка хотела утопить котёнка, но я заплакал и папа ей не разрешил. Потом бабушка Анита ругалась и плакала. Говорила, что еслибы не ты, дядя Блас, давнобы быть нам всем в Саламанке за то чем папа занимаеца. И ещё бабушка молилась вечером за тебя и просила святой Яго спаси и защити равно как пресвятая и непорочная девабогородица. Дядя Блас, а ты привезёшь мне такую свистульку, какую ты привёз в прошлый раз, а то…»

Сержант кастилец 7-го штурмового «волчьего» полка Блас де Мендоса, ветеран взятия Джихангира и копей Куш, моргнул, сгоняя слезу. Он уже год не был дома. Не видел семью: маму, сестру, зятя и маленького шестилетнего племянника. И всё чаще думал про них по ночам, когда смотрел в высокие и яркие звёзды, горевшие в небе Лемура.

Гарсиа, длинный и тощий солдат, бывший снайпером отделения, удивлённо покосился на командира. «Пыль, наверное, – подумалось ему, – что бы Блас да … Нет, точно показалось». Положил штуцер «Кондор» на колени и отвернулся, приглядываясь к приближающимся скалам, нависающим над серпантином дороги.

Блас, которого мерно покачивало, когда «Науро» переезжал очередную кочку, опять вспоминал, возвращаясь назад. В оставленные семь лет назад юность, семью, любовь и родину:

…Ласковое и мягкое солнце, заливающее благодатную землю Испании своим золотистым теплом. Зелёные холмы виноградников, оливковых рощ, окружающих маленькие городки с белыми домиками, утопающими в садах. Жёлтые квадраты полей, засаженных пшеницей, из которой потом выпекают самый вкусный хлеб в мире. Бирюзовый простор моря, виднеющийся на горизонте, усыпанный белыми треугольниками парусов рыбацких лодок. Звонкие трели жаворонков, кувыркающихся в потоках лёгкого южного ветра, гоняющего по голубому небосклону белые хлопья облаков.

…Аннабель, его прекрасная Аннабель. Стройная, с узенькой талией, с открытыми полосками кофейной загорелой кожи на руках и плечах. Вся в вихре иссиня-чёрной бури вьющихся волос, перехваченных алой лентой. Бегущая в лёгком белом платьице навстречу ему, когда Блас возвращался домой после перегона стад. Как тогда верилось в то, что всё будет хорошо. И Бласу казалось, что совсем ещё немного, и он уйдёт из родительского дома, и скоро у них будет свой, пускай и небольшой домик. А потом Аннабель будет качать в колыбели маленького мальчишку или девчонку, то и без разницы. Но… Отец, потомок разорившихся идальго, умер неожиданно, не расплатившись с долгами. Весь скот продали для их погашения. А ему, чтобы помочь матери в содержании дома и семьи, пришлось наняться на службу в армию.