Еще незнакомое ему, страшное, непреодолимое чувство занялось в нем, чувство дикой зависти к мужу, к черту, который видел все, ко всем тем, кто когда-нибудь, быть может, будут обнимать Ольгу Михайловну…
Его маленький лохматый друг, так просто и беззастенчиво раздевавший эту женщину, вдруг стал ему ненавистен.
— Проклятый черт! Как смеет он так говорить о ней!
И, не сознавая, что он делает, Данилов вдруг схватил черта за шиворот и со злобой швырнул его в угол. Он видел, как черт, превратившись в серенькую мышь, вильнул узким хвостом и шмыгнул за печку…
Когда он обернулся к двери, на пороге стояла Ольга Михайловна. Она улыбалась растерянно и смущенно и робко смотрела на него.
— Ну вот, — сказала она тихо, — я пришла…
Данилов обнял ее и посадил на диван. Она шептала:
— Я… я… люблю тебя… я пришла…
Вся комната вертелась перед глазами Данилова, прыгали мутные окна и качался диван, на котором он сидел рядом с Ольгой Михайловной.
Он обнимал ее за талию и дрожащей рукой гладил ее грудь, колени, волосы…
И вдруг кто-то грубо схватил Данилова за плечи и отбросил в угол дивана, и в вертящейся комнате он увидел между собой и Ольгой Михайловной своего лохматого черного друга.
Черт улыбнулся ему, даже, кажется, подмигнул и затем обнял Ольгу Михайловну и своими желтыми, длинными противными губами прижался к ее лицу…
Потом Данилова кто-то больно ударил по лицу, по левой щеке, и при этом он ощутил знакомый пряный запах. Потом он потерял сознание…
Когда он очнулся, в комнате никого не было. На столе, около потухшего самовара, стояло два стакана: один с недопитым чаем, другой — чистый…
Через два года Данилов приехал в знакомый город по делам, дня на два. Он был уже женат и черта больше не видел никогда. На второй день приезда под вечер он зашел к старому приятелю, у которого когда-то обедал, проведать и заплатить давнишний небольшой долг. Приятель спал после обеда. Данилова встретила нянька. Она рассказала, что барыня умерла больше года назад от родов. А мальчик остался. Но лучше бы не выжил. Нехороший мальчик.
В столовую вышел и сам мальчик. Ему было уже больше года, но он еле ходил на тонких и кривых ножках. Маленькая, остроконечная голова ребенка, с лицом обезьяны, что-то вдруг напомнила Данилову. Лицо и руки ребенка были покрыты рыжеватым пухом, уши торчали в стороны, и желтые губы ехидно сжимались в недетскую улыбку. И Данилову вдруг показалось, что перед ним его старый забытый лохматый друг, являвшийся ему в галлюцинациях, и этот мальчик и весь этот дом стали неприятны ему, отвратительны…
Он вложил в конверт деньги, передал конверт няньке, стараясь ни разу не взглянуть на мальчика, и вышел на улицу.
А через час, переходя площадь, он попал между извозчиком и несущимся прямо на него вагоном трамвая. На месте вагоновожатого сидел черт, тот, старый друг и, улыбаясь, несся прямо на Данилова… Вагон смял Данилова, подмял его под себя и завяз тяжелыми колесами в клочьях человеческого мяса. Остановился. И последнее, что видел Данилов, это была улыбающаяся, кивающая ему знакомая морда, которая звала его за собой…
Антоний Погорельский
«Путешествие в дилижансе»