И сейчас же за ним вышла и она.
Она лениво постояла на пороге, потом подошла к Данилову и боком присела на перила. Ее легкое платье обтянуло ее полное здоровое тело, и Данилову вдруг показалось, что она голая. Он отвернулся. Но легкое платье пестрело перед ним, касалось его колен, от него пахло как-то особенно, пряно, от чего кружилась голова…
Покачивая ногой, Ольга Михайловна, улыбаясь, смотрела на него и потом спросила:
— А сегодня у вас есть чертики в глазах? Покажитесь!
Она взяла его за руки, подержала их.
— У меня красивые руки? — спросила она.
— Да, красивые.
— А что надо делать с красивыми руками?
Он не знал хорошо, что надо делать с красивыми руками, но на всякий случай осторожно положил их ей на колени.
Боже мой! как она стала смеяться. Он боялся, что ее легкое платье лопнет по всем швам!
— Их целуют! — наконец выговорила она, поднося свои руки к его губам. — И крепко, и нежно, и страстно. Ну!
И он целовал. А потом он вдруг обнял ее за талию, чувствуя теплоту ее тела через легкое пестрое платье, и привлек к себе.
Кажется, он целовал ее, а она его.
И вдруг он оттолкнул ее, перепрыгнул через перила и выскочил на улицу, шляпу даже не взял.
У ворот он послал дворника за шляпой и почти побежал домой.
К чаю, как всегда в четверг, он спросил два стакана.
Гость никогда не пил у него чая, но Данилов боялся обидеть его и неизменно спрашивал два прибора: для себя и для гостя. Обязывало гостеприимство.
Около девяти часов, как всегда, гость вдруг оказался сидящим против Данилова за столом.
Его маленькая черненькая мордочка была грустна. Очевидно, ему было уже все известно.
Данилов не знал, как приступить к рассказу, но черт пришел ему на помощь.