Лучше выторговать рубль, и после, если окажется старателен, прибавить еще рубль, как будто в награду за усердие и по своей протекции.
— Маловато… поштенная!
И слово «поштенная» напомнило ей деревню.
— Больше не дадут; харчи хорошие, чай будешь пить, за угол — в дворницкой — плата хозяйская. Чего тебе еще? — спросила она уже помягче.
Парень почесал в затылке, но тотчас же наклонил голову и, глянув на нее вбок своими выразительными серыми глазами, выговорил:
— Пущай-ин так будет, матушка.
Это слово «матушка» он произносил особенно мягко, точно он с барыней разговаривает.
— Да ты где живешь-то?
— Я-то? Здесь, по близости, в Спасском переулке, на Сенной.
— Мне ведь седни нужно к обеду.
Устинья из своих прежних, крестьянских слов удержала «седни», хотя при господах его не употребляла.
— Мы с полным удовольствием. Я останусь. А переберусь к вечеру — если так.
— Вот я еще посмотрю, — сказала Устинья, разводя в горшочке дичинный бульон, — как ты со службой своей справляться будешь.
— Известное дело, матушка.
Парень был подпоясан пестрым кушаком так, как подпоясываются разносчики. Он шапку положил на лавку и стал распоясываться. Под сибиркой у него оказались жилет и розовая рубаха, навыпуск. Устинья и на одежу его поглядела вбок, продолжая мастерить соус.
— Сейчас-то еще нет настоящей работы: а вот вынеси-ко там корзинку с мусором да подмети здесь.
— Слушаю.
Он снял сибирку, засучил рукава и собрался брать корзину.
— Тебя как звать?
— Епифаном.
ebooksa