Нечем дышать

Сесили прикрыла глаза и вдруг мысленно перенеслась в дом своей най-най, где в углу гостиной стоял маленький алтарь с белым Буддой, всегда девственно-чистый, в то время как на книжных полках скапливалась пыль. В маленьких золотых плошках по обе стороны лежали подношения для Будды. Однажды ее поймали на том, что она стащила оттуда засахаренные фрукты. За это ее отшлепали по руке.

Сесили долго не считала этот уголок святилищем. В ее взрослой жизни так и не нашлось места религии. Но сейчас, в тени самой высокой горы в мире, чувствовала, что ее сердце распахивается, а сознание открывается.

Ламы возносили свои молитвы, и облака вдруг раздвинулись и открыли восточную вершину Манаслу на фоне ярко-голубого неба. Когда запах благовоний и можжевельника коснулся ноздрей Сесили, она ощутила себя так, будто вознеслась на вершину. Именно об этом они все и молились. Не Богу, а горе, прося у нее разрешения подняться на нее, задержаться на ее плече на несколько недель, которые были лишь мгновениями в ее жизни.

Хотя сама Манаслу выглядела безмятежной, похожий на акулий плавник пик напоминал об опасности. Сесили подумала об Алене, о том, что ему не суждено совершить это путешествие. Она надеялась, что он упокоился с миром.

Сесили охватили страх, тревога, а после этого — своего рода спокойное смирение. Все это заставило ее задуматься о том, зачем она здесь — на самом деле. Когда Чарльз пригласил ее в команду, Сесили согласилась, потому что ее вдохновила его вера — его абсолютная уверенность — в то, что с его командой у нее все получится. К тому же она хотела преодолеть травму от Сноудона. Потом, когда Джеймс бросил ее, она захотела показать ему, на что способна. Однако в каждом сделанном ею шаге к вершине — и в тренировках на Бокс-Хилл, и в перелете в Катманду, и на переходе к базовому лагерю, и на подъемах и спусках по тренировочной стене — Сесили изливала свою злость.

Пуджа вычищала из нее остатки этой злости.

Она с радостью отказывалась от нее и тем самым совершала подношение горе.

«Полагайся только на себя, Сеси». Таков был совет най-най. Сесили знала, что должна следовать ему. А для этого надо было избавиться от подпорок.

Впредь каждый шаг она будет делать для себя и только для себя. Чтобы доказать себе: она не неудачница. И все, через что она прошла, станет вкладом в то мгновение, когда она достигнет вершины и найдет свой выход из той глубокой пропасти сомнения, в которой находится.

По сигналу Дуга Сесили проползла вперед и взяла свой ледоруб, лежавший рядом с «кошками» Элиз, ботинками Зака и камерой Гранта. Она очень надеялась, что благословение лам станет еще одним уровнем защиты.

Вскоре Галден и Фемба подняли над костром шест. К нему были привязаны длинные веревки с молитвенными флагами: ярко-синие символизировали небо, белые — воздух, красные — огонь, зеленые — воду, а желтые — землю. Ветер подхватил флаги, и они затрепетали под пьянящее сочетание песнопений.

Затем спокойствие сменилось ликованием. Шерпы подхватили маленькие горшочки с цампой[43], стоящие перед алтарем, и принялись мазать друг другу лоб, а потом переместились к альпинистам.

— Зачем это? — спросила Сесили у Галдена, который рисовал полосы у нее на щеках.

— Пожелание, чтобы ты жила до тех пор, пока твоя борода не поседеет! — со смехом ответил он.

— Тогда стоит посыпать немного и на волосы. — Она наклонила голову. Галден выполнил ее просьбу.

Один из лам повязал себе на запястье ярко-желтую нитку — сунгди, или защитную нить. Мингма передал Сесили миску с рисом, и она, взяв щепотку, подбросила его в воздух. Атмосфера вокруг была радостной, всех охватило возбуждение перед предстоящим восхождением. Вскоре по кругу пошли стопки с виски. Сесили на долю секунды испугалась опьянения на высоте, а потом решительно опрокинула в себя спиртное. Она здесь для того, чтобы поделиться опытом, полученным в горной экспедиции. Она должна все испытать на себе.

Все переместились от алтаря к лагерям. Из кухонной палатки появились новые порции выпивки. Фемба принес большой динамик и установил его в центре круга, ограниченного стульями. Над мореной разнеслась непальская музыка, и Фемба первым начал танцевать. К нему присоединилась Элиз. Сесили и остальные образовали круг, выпивая и раскачиваясь в такт.

Галден взял Сесили за руку и вытащил ее в центр, показав ей и Элиз несколько танцевальных движений, которые соответствовали песням — сказаниям о неразделенной любви, основной теме музыкального сопровождения в непальских фильмах. Они напомнили музыку Болливуда — такой же зажигательный ритм и экспрессивная хореография. Даже Тенцинг, старший из шерпов, не удержался и принялся танцевать, размахивая поднятыми к небу руками. Непальские мелодии перемежались с западными, лишь бы ритм был зажигательным. Алкоголь быстро разошелся по телу Сесили, ее улыбка стала шире. Она чувствовала себя так же, как и во время праздника пуджи, когда поднялась до запредельных высот, только сейчас освобождение было иного рода.

Из кухни, где властвовал Дава, появились блюда с едой: момо, маленькими жареными колбасками, кубиками вяленого мяса и различными сырами. Все это дополнялось упаковками с чипсами и шоколадными батончиками. Вся еда, отличавшаяся высоким содержанием жиров и углеводов, была вкуснейшим топливом, которое понадобится им в ближайшие недели.

Поснимав для семьи Зака, изображавшего из себя неловкого танцора, Сесили подняла вверх руки и, отдавшись во власть музыки, раскачивалась и двигалась в такт; на ее лице сияла улыбка.