<…> 1) Имя Божие не есть только «имя», или только простая идея о Боге, порожденная тварным умом, но есть Истина Божественная, с неба принесенная Самим Богом, Истина живая, действенная, бессмертная, оживотворяющая людей. 2) Между именем предмета и предметом разница громадная, ибо предмет не одной природы с идеей, коей выражаются свойства его, и отделим от сей идеи, но между Духом Богом и Духом Истины Божией, творящей во Имени Божием и открывающейся достойным, какая может быть существенная разница? И то и другое есть по природе Бог, хотя сущность Божия неименуема и неприобщима, а действие Божие именуемо и приобщимо твари. А где единство природы, там единство и имени[1719].
Шестое мнение Синода, опровергаемое Булатовичем, — что слова «имя Твое» и «имя Господне», употребляемые в Писании, суть не более чем описательные выражения наподобие «очи, уши, руце Господни» или «душа моя». Выражение «имя Твое» и «имя Господне», считает Булатович, обозначают различные энергии Божества, а потому Православная Церковь понимает эти выражения дословно[1720].
Седьмой пункт «Прошения» Булатовича касается обвинений в «перетолковывании святоотеческих текстов и текстов Священного Писания», содержащихся в «Апологии». Булатович считает, что эти обвинения основаны на малом знакомстве составителя Синодального Послания с «Апологией» и с самими содержащимися в ней святоотеческими текстами[1721].
Восьмой пункт «Прошения» касается мнения о том, что именем Божиим освящаются иконы и святой крест. Булатович подчеркивает, что это мнение основано на греческой Кормчей и на предисловии к канонам VI Вселенского Собора. «Освящением иконы почитается, согласно греческой Кормчей, написание на ней Имени Господа, или того Святого, лик которого изображен, — пишет Булатович. — Также и на кресте необходимо требуется греческой Кормчей надпись Имени Господня. В греческих требниках даже не существует чина освящения икон, освящение иконы есть написание на ней имени»[1722].
В девятом пункте «Прошения» Булатович оправдывает свое мнение о том, что «таинства совершаются именно силою произнесенного Имени Божия». Помимо святоотеческих текстов, Булатович приводит также высказывания архиепископа Никона (Рождественского), относящиеся ко времени до возникновения «афонской смуты» и свидетельствующие, по мнению Булатовича, о том, что и Никон в то время исповедовал это учение:
<…> Что удивительнее всего, так это то, что один из самых строгих судей по нашему делу, Непременный Член Святейшего Синода, Архиепископ Никон, признавший ныне крайнею ересью веру в реальную божественную силу Имени Божия и в действительность Имени Божия при совершении св. Таинств, вот что писал еще недавно в Троицких Листках: «Имя Божие всегда Свято, Им совершаются нами спасительные Таинства: Им запечатлевается верность наших клятв и обещаний: Им поражаем врагов видимых и невидимых. Имя Божие есть то же, что непостижимое существо Божие, открывающее себя людям»[1723]. Итак, возможно ли примирить эти слова архиепископа Никона, написанные им в 1896 году, согласно исконному учению Церкви, со словами Синодального Послания, под которым подписался сей же архиепископ, которые гласят: «В частности, Святые Таинства совершаются не по вере совершающего, не по вере приемлющего, но и не в силу произнесения или изображения Имени Божия; а по молитве и вере св. Церкви, от лица которой они совершаются, и в силу данного ей Господом обетования»?[1724]
Последовательно опровергнув основные обвинения Послания Синода в свой адрес, иеросхимонах Антоний (Булатович) далее касается докладов, представленных в Синод архиепископом Антонием (Храповицким), архиепископом Никоном (Рождественским) и С. В. Троицким. Булатович отмечает, что во время обсуждения «Апологии» на заседании Синода «против нее говорили три прокурора, но не было ни одного защитника»; более того, «не был допущен на суд и обвиняемый, дабы иметь возможность возразить против несправедливых обвинений»
Говоря о докладе архиепископа Никона, Булатович особо останавливается на обвинении в том, что имяславцы «отделяют имя Божие в особую от Бога личность»:
Ввиду того, что наша Апология нигде не дает повода к обвинению в таком казуверном отделении, но, наоборот, нами многократно свидетельствуется, что мы в ней Имя Божие не отделяем в особую от Бога личность, а признаем за сияние и лучи сей Единой Личности и в этом смысле называем Богом, как неотделимую от Бога энергию Божества, то архиепископ Никон, нимало не смущаясь явными доказательствами своей клеветы, восклицает: «О, конечно, они протестуют против такого понимания». Не только протестуем, но говорим, что это гнусная и злонамеренная клевета[1728].
Наконец, Булатович касается доклада Троицкого, отличающегося, по его мнению, «несколько большею беспристрастностью», чем доклады двух архиепископов. Булатович подчеркивает, что позиция Троицкого в основных своих чертах не противоречит имяславскому учению:
Он единственный из всех моих судей дал себе труд прежде суда обменяться со мной мыслями и спросил, в каком смысле мы говорим то или другое. Все это привело нас к некоторому единомыслию, и, с одной стороны, я сознался в неправильности некоторых моих выражений, а с другой стороны он признал правильность основной мысли Апологии, что Имя Божие с объективной стороны есть часть Божественного Откровения, есть энергия Божества и Божество. С его исправлениями моих тезисов, которые он приводит в конце своего доклада, я в общем согласен и могу с уверенностью сказать, что если бы на Афон был послан не архиепископ Никон, а другое менее приверженное к архиепископу Антонию лицо, и это лицо в догматическом вопросе об Имени Божием стало бы на почву тезисов г. Троицкого, то весь спор уладился бы ко всеобщему умиротворению, ибо за что же иное ратуют имяславцы, как не лишь за Божественное достоинство Имени Божия с объективной стороны и за Божественную его силу, в виду хулений оных имяборцами? Ратуют они еще за отождествление Имени Божия с Богом в молитве и за право в этом смысле вслед за о. Иоанном Кронштадтским называть Имя Божие «Самим Богом». В тезисах г. Троицкого эти оба положения признаются православными[1729].
В то же время Булатович не соглашается с мнением Троицкого о том, что всякая идея является произведением человеческой деятельности. «Хотя природа человеческих идей еще в науке не выяснена, — пишет он, — но во всяком случае в ряду идей человеческих мы должны признать существование идей, внушаемых человеку Самим Богом». Именно эти идеи имяславцы считают «источником боговедения» и теми лучами истины, «которыми Сам Бог озаряет сердца и умы наши словесными семенами словесной Своей Энергии, сокровенными в глаголах Божиих и в Именах Божиих»[1730].
В заключительной части «Прошения», после уверений в готовности «исправить в следующем издании» те утверждения, которые Синод «найдет все-таки неправильными и соблазнительными, или просто неудачными»[1731], Булатович от имени всех имяславцев просит Синод о справедливом суде:
Я и братия-исповедники признаем себя единомышленными с Православной Церковью, — но Церковь и монастыри Святейшим Синодом для нас теперь закрыты! Нас обвиняют в том, что мы вовсе не исповедуем, и нам приписывают слова, которые мы никогда и никому не говорили! Нас выставляют перед всем народом за бунтовщиков и еретиков, — но мы ни в том ни в другом не повинны.
Но кто же расследовал возведенную на нас ересь, кто судил нас?
Каково же должно быть теперь отношение наше к господствующей в России духовной власти?
Суда и следствия над нами до сих пор не было.
Судите же нас или совсем нас отлучите, но отступиться от Святоотеческой Православной Веры во Имя Божие — мы не можем[1732].
«Прошение в Правительствующий Синод» завершается тезисным изложением учения об имени Божием, сделанным Булатовичем от лица имяславцев, и просьбой справедливого суда:
1) Имя Божие в самом обширном и таинственном смысле этого слова понимается во Святом Писании и у Святых Отцов равнозначащим с именем «Слово Божие»; то есть «Имя Божие» означает «Сын Божий».