Высокая доходность в смерти

«Это человек, который убил всю мою семью, и я доберусь до него, если это будет последнее, что я когда-либо сделаю».

— Скажи мне, Майк, — тихо сказал я. — То есть, если ты этого хочешь. Он колебался. "Хорошо, Ник. Но вы должны дать мне слово, что то, что я собираюсь вам рассказать, останется в секрете. Я хочу его убить.

Мне пришлось сыграть свою роль агента ФБР, поэтому я сказал: «Майк, когда дело доходит до убийства, моя работа — что-то с этим делать. Ты не можешь так поступать».

Он встал и несколько минут ходил по комнате. Он нашел время, чтобы налить себе еще один напиток и дать мне новый бокал Джек Дэниельса. Я боялся, что спугнул его, но в конце концов он, кажется, решился. — Я полагаю, ты прав, — сказал он. — Эта работа больше для тебя, чем для меня. Я не такой человек, чтобы кого-то убивать. Я видел достаточно убийств в своей жизни.

Он сел на стул напротив меня, с минуту пристально смотрел на меня, а потом начал:

«Ник, ты же знаешь, что этот номер означает, что я был в концентрационном лагере».

Я только кивнул, когда он закатал рукав и показал предплечье. Он продолжил: «Тогда я был еще ребенком. Десять лет. Мы жили в Вильнюсе. Это в Литве. Я снова кивнул.

«Когда пришли нацисты, мой отец был одним из первых евреев, которых они казнили. Он был лидером нашего народа и настаивал на том, чтобы продолжать помогать остальным, которые не бежали, несмотря на все, что они слышали о Гитлере. Он хотел, чтобы моя мать забрала нас, детей — у меня были старшая сестра и младший брат, — но она отказалась. Она чувствовала, что ее место было с ним. Нас пытались вывезти из страны, но оказалось, что парень, который должен был нам помочь, был стукачом из гестапо и сдал нас всех».

После того, как его отца застрелили на улице возле их дома, продолжил Майк, его и остальных членов семьи отправили в концлагерь. В то время газовые камеры еще не были построены и все казни производились гестапо и солдатами, служившими в охране лагеря.

— Офицера, отвечавшего за лагерь, звали Леславикус, — продолжал Майк, — и он всегда присутствовал на всех казнях. Охранники каждый день заставляли нас маршировать по двести человек, а тем, у кого еще оставалось достаточно сил, приходилось копать большую траншею. Потом поставили пулеметы, и люди должны были выстроиться перед рвом. Но убийства так и не начались, пока не появился Леславикус.

Лицо Майка исказилось, когда он продолжил свой рассказ. «Я могу представить, что это было вчера, Ник. Нам всем приходилось смотреть через колючую проволоку. Гестапо сочло забавным показать нам, что нас ждет впереди. Так или иначе, потом подъехала большая штабная машина, и из нее вышел Леславикус. Он всегда носил этот длинный кожаный плащ. Затем он прошел мимо очереди людей перед рвом и посмотрел на всех. Он как будто запоминал каждое лицо.

Затем он подошел к людям с пулеметами, и отдал приказ стрелять. Они просто стреляли вдоль линии, Ник. Пули сбивали людей обратно в яму. Иногда, когда в них попадало сразу много пуль, малыши разлетались по всей канаве. Леславикус всегда над этим смеялся, и я думаю, что боевики сосредоточились на детях, чтобы доставить ему удовольствие.Когда все было кончено, он прошел мимо ямы и посмотрел на трупы . Увидев то, что он хотел, он вернулся в машину и исчез. Потом к яме пошли и остальные. Но они не просто смотрели на трупы. Они стреляли из винтовок во всем, кто еще двигался. Я помню, как они пинали тела детей, сброшенных в канаву, проверяя все ли убиты».

Вспоминая те моменты, Майк несколько раз ударил сжатым кулаком по другой руке.

— Майк, — начал я, — иногда лучше об этом не думать. Все кончено и...

— Это еще не конец, — закричал он, вскакивая на ноги. «Это не закончится, пока Леславикус не получит по заслугам».

«Давай, Майк, выговори это и успокойся».

— Я никогда не смогу успокоиться, Ник. Вы не представляете, каково это пройти через это. Никто, кто там не был, никогда не узнает. Оно никогда не отпускает тебя. Это зрелище. Это небо.

Он объяснил, что произошло, когда приехали уборщики. — Они прибыли на машине, Ник, и обрызгали тела мазутом. Потом один из них зажег пламя. Леславикус часто возвращался посмотреть на огонь. Каждую ночь мы ложились спать, если могли, чувствуя запах горелого мяса в носу. Он снова замолчал, и я увидел, как напряглись мышцы его шеи, когда он задохнулся от воспоминаний о зловонии.

Наконец настал день, когда настала очередь семьи Каплан выйти из лагеря. Они подтолкнули нас к остальным. Тем временем в лагере стало так тесно, что в день производили по две-три казни и приходилось копать все дальше и дальше. Людей не хватило, сил копать не было, поэтому для этого взяли машину. Это тоже немного ускорило процесс. Когда яма была готова для нас, мы построились и стали ждать. Я знал, кого мы ждем - Леславикуса. Подъехала машина, а там был он. Только тогда я смог рассмотреть его лицо внимательнее, чем когда-либо, когда он прошел мимо очереди ко мне. Пока он был с нами, моя сестра попыталась нырнуть за маму. Он схватил ее за руку и дернул вперед. Моя мать хотела помочь ей, но он оттолкнул ее и ударил сестру по лицу хлыстом, который всегда носил с собой. — Шлюха, — сказал он. «Я хочу видеть каждое лицо. Я запомню их всех».

Все это время мои глаза были прикованы к нему, Ник. Я думал, что всегда буду помнить его лицо. Особенно его серо-стальные глаза. Сумасшествие думать об этом, когда ты собираешься умереть, не так ли? Но мне было всего десять лет, и угроза смерти не действовала на меня так сильно, как ненависть к этому человеку. Он продолжил движение до конца очереди, затем встал позади солдат. Он подошел к тому, что напротив нас, и что-то сказал мужчине. Тогда он крикнул: «Огонь!»