Настя, фыркнув, обиделась. Только через много лет она поймет, как права была мать, и то, что хорошо для MTV, для его подростковой разудалости и разнузданности, абсолютно не годится для официальных новостей. Но в тот момент девушка только пробормотала что-то о ретроградности отжившего поколения, которое шкурой впитало советскую зашоренность поведения, жестов и мыслей и эту зашоренность считает теперь нормой жизни.
Ей вообще казалось, на студии ей завидуют, строят козни, подсиживают. Взять хотя бы гримершу, которая вечно накладывает ей слишком тусклый тон, желая, очевидно, чтобы Настя, залитая мертвящим телевизионным светом, выглядела в кадре покойницей.
— Ярковато, — морщилась гримерша, рассматривая домашний макияж Насти, сотворенный при помощи совершенно потрясающих тайваньских теней: семь цветов только на одних веках, весь спектр красок, плавно, с любительской виртуозностью, с павлиньей пестротой переходящих друг в друга.
Завидует, решила девушка и отказалась от услуг недоброжелательницы. А если на них все же настаивала мама, неизменно правила старания гримерши своей властной рукой.
Тем более, что у Насти имелся справедливый оценщик ее усилий — это его величество зритель…
— Вчера видели тебя по телику, — хором восхищались институтские подруги, — хорошенькая, ужас!
Подругам вторили и нянюшка, и отец, и многочисленные воздыхатели, количество которых росло сумасшедшими темпами, однако, вопреки основному закону философии, все не переходило в качество…
Однако общие дифирамбы вдруг обесценили две студийные обывательницы, чей разговор Настя случайно подслушала, когда во время починки сбоившей техники неприкаянно слонялась по студийным коридорам, твердя липнущий к зубам текст.
— Вечно в кадр лезет. Выскочка!
— Как будто о ней передачу снимают…
— А то не о ней!.. О ней и для нее. Маменькина дочка, что ты хочешь!
— Я-то ничего не хочу… Красится во все цвета радуги, аж в глазах темно… А этот кирпичный румянец! Как будто ее по скуле звезданули!
— Слушай, ты же гримерша, вот и подскажи ей, посоветуй!
— Скажешь ей, как же! Она ведь у нас все знает лучше всех, сразу спорить начнет… Пусть выглядит дура дурой, мне-то что!
Настя нетвердым шагом проскользнула в туалет, еле сдерживая слезы. Неужели она действительно так ужасно выглядит? И ведь никто, никто не откроет ей правды! Ни одна сволочь! Все будут только улыбаться и отпускать дежурные комплименты, которые она, глупышка, раньше принимала за чистую монету.
Склонившись над раковиной, девушка умылась, чтобы поскорей избавиться от краски, которую все утро, слой за слоем прилежно накладывала на лицо.
А потом заявила матери, что отвратительно себя чувствует, надо бы отложить запись передачи. Наталья Ильинична разахалась, режиссер надулся, оператор выругался, герой передачи разнервничался, опасаясь, что съемки отменят навсегда и что канула в Лету его надежда на скорую телевизионную славу.
Настя уехала домой. Целые сутки она провалялась на диване с мокрым полотенцем на лбу, уверяя родителей, что чем-то отравилась, и отказываясь от нянюшкиной оздоровительной стряпни. Перебирала в уме свои обиды, в том числе и обиду на конкурировавшую с ней студентку филфака, которая двух слов по-английски связать не умела, зато по-русски щебетала гладко, импровизировала перед камерой свободно и раскованно. Филологичку приберегали для прямых эфиров, и даже Наталья Ильинична ценила эту девушку, Лену Поречную, которая, кроме своего папы, директора горторга, обладала еще и некой самостоятельной ценностью в виде всех вышеперечисленных качеств и свойств.
Наталья Ильинична бесспорно отдавала ей должное и даже порой колебалась, кого ставить в эфир — родную ли дочку, которая часто терялась перед камерой, лишаясь органичности и телегеничности, цедила сквозь зубы заученные фразы, не могла блеснуть импровизацией, а только светила смазливым личиком — однообразно и ровно, красиво, но бесчувственно, — или ставить в эфир горторговскую Лену, такую живую и естественную, обладавшую нежно-пастельной русской красотой и гладенькой речью, без всяких прилежащих «э», «значит» и «м-м-м», которыми Настя часто грешила в неистребимом смущении.
А Настя ревниво думала, что Лена Поречная могла бы просветить ее насчет грима, объяснив по дружбе, что при такой природно яркой внешности, как у нее, с макияжем перебарщивать опасно. Однако противная филологичка не удосужилась помочь приятельнице — конечно, намеренно, преследуя свои тайные цели. Какие? Известно какие!
ebooksa