– Восемнадцать минуло.
– Да что вы! Я думала, больше.
– Душа у него, старуха, детская, – хлопнув Иосифа по коленке, воскликнул отец Петр.
Екатерина Петровна слегка было нахмурилась, но через минуту снова весело разговорилась.
«Вот бы такую мне!» – подумал Иосиф, вспоминая разговор с Парменом.
Кучер, везя барина, заговорил:
– Домна всего подходящее будет.
– Какая это, Аринина сестра?
– Она самая, лупоглазая.
Тетя Саша, больная мигренью, прогнала из спальни Лизавету Петровну, которая и сидела на диване с Иосифом, откровенная, как всегда бывала в редкие минуты обид.
– Так лет пять прошло, как мы порознь с Александрой Матвеевной жили, я уже привыкла к общине. Что вы смотрите? Думаете, трудно с моим характером? Да, и очень было трудно, только характер у меня не всегда был такой адский. А тут однажды говорят: «Просит вас в приемную какой-то господин». Вышла я и сразу не узнала, что это мой супруг явился: оброс, потолстел, загорел как американец.
– Да разве он тогда еще не умер?
– Выходит, что не умер. Умоляет вернуться к нему, в верности клянется и все такое. Допрашивать я его не допрашивала, где он эти пять лет пропадал; вернуться хоть и не отказалась, но расстроена была сильно и так уж всю себя ломать, да другим отдавать больше не могла. Написала Александре Матвеевне: та шлет живой ответ, что давно бы так: «На всех наплюй и приезжай ко мне». Так мы снова и соединились, будто пять лет ссоры и не бывало.
– Что же, вам ведь хорошо с тетушкой жить: она вас любит и привыкла к вам.
– Привыкла, точно, а любит, думаю, только самое себя. Все это до поры, до времени, а случись что, куда я денусь?
Вбежавшая было девчонка остановилась, увидя Лизавету. Та сказала:
– Ну, что случилось?
– Пармен Аришку колотит.
– Хорошим делом занимается. Еще что?
– Да ничего.