– А ничего, так нечего и бегать без дела, – заключила Лизавета, спешно вставая на звонок из спальни.
Девчонка с жаром заговорила Иосифу:
– Как бьет, как бьет: волосы все растрепал, кровь из носу, все смотрят: на дворе они.
– За что же он ее бьет? – спросил Иосиф, тоже вставая.
– Учит, – серьезно, по-бабьи сказала девочка, отворяя двери барину.
На дворе, окруженный толпою, Пармен молча таскал Арину за косы, то бросая наземь, то подымая, и удары глухо звучали по ватной кофте. Женщина охала, стараясь только уже запачканной в крови рукою утереть все вновь струящуюся кровь. Публика не выражала ни сочувствия, ни осуждения. Только когда Пармен окончательно отшвырнул Арину и та почти поползла к кучерской, громкий говор обсуждений и мнений был прерван басом Лизаветы, закричавшей из форточки:
– Пошли все вон, что за кагал под окнами? Барышня нездорова.
– За что ты ее так? – спросил Иосиф, подходя к Пармену молчавшему в стороне.
– Болтает много, чего не нужно, – и будто вспомнив, прибавил:
– Сегодня на посиделки обязательно приходите.
– Ах да! – вспыхнув, промолвил Иосиф.
Из кучерской выбежала в одном платье девочка лет шестнадцати с бледным лицом и большими, чрез меру выпуклыми, голубыми глазами. Она, всплеснув руками, бросилась к приползшей Арине и громко завыла, поддерживая ее под руки.
Не мог дождаться Иосиф, когда кончится обед и зайдет за ним Пармен; к счастью, тетушкина болезнь укоротила вечернее сиденье.
В тесной избе плясали «шестерку» под гармонию, когда вошли новые гости, наклоняясь низко в дверях. Затихшие было на время песни и танцы снова затеялись, как только увидели пришедших простыми и веселыми. Иосиф пел со всеми и даже один известные песни, будто забыв, зачем и пришел. Домна сидела рядом с ним в теплой кофте и валенках.
– Что же, давай потанцуем.
– Давай; для че нет?
– Только ты учи меня, я не умею.
– А я умею по-городскому?
– За что это Пармен сегодня твою сестру так бил?
– А я знаю?