Заря застала ихъ въ дорогѣ. Они ѣхали почти безостановочно: только на станціяхъ, въ особенности ночью, ихъ задерживали съ лошадьми. Вѣтеръ не унимался, дорога была тяжелая — приходилось взбираться по крутымъ подъемамъ, — а между тѣмъ имъ еще цѣлый день предстояло провести въ пути.
Китъ держался молодцомъ, хотя распухъ и окоченѣлъ отъ холода. Ему некогда было обращатъ вниманіе на неудобства: онъ то вертѣлся на своемъ мѣстѣ, дѣлалъ разныя движенія, чтобы кровь не застыла въ жилахъ, то мечталъ о предстоящемъ свиданіи, то смотрѣлъ, разиня ротъ, по сторонамъ. По мѣрѣ того, какъ день клонился къ вечеру, увеличивалось и нетерпѣніе нашихъ путниковъ. Но время не стоитъ. Наступили раннія зимнія сумерки, а имъ еще длинный путь впереди.
Когда совсѣмъ стемнѣло, вѣтеръ сталъ спадать. Ужъ онъ не бушуетъ по-прежнему, а только тихо и печально стонеть вдали. Вотъ онъ ползетъ по дорогѣ, шелестя высохшими вѣтвями терновника, окаймляющаго дорогу, словно привидѣніе, для котораго дорога узка, и оно все задѣваетъ по пути своей мантіей. Но мало-по-малу онъ и совсѣмъ стихаетъ и начинаетъ падать снѣгъ.
Снѣгъ идетъ сильный, частый, огромными хлопьями, и въ короткое время покрываетъ землю бѣлымъ блестящимъ слоемъ въ нѣсколько дюймовъ толщиной. Наступаеть торжественная тишина. Не слышно стука колесъ и лошадиныхъ копытъ, какъ будто жизнь, двигавшая ихъ впередъ понемногу, отошла и ея мѣсто заступило что-то вродѣ смерти.
Китъ рукой защищаетъ глаза отъ падающаго снѣга, такъ какъ онъ замерзаетъ на рѣсницахъ и мѣшаетъ ему смотрѣть, и старается вглядѣться вдаль, не блеснетъ ли гдѣ огонекъ, не покажется ли какое нибудь строеніе, не появятся ли прохожіе, проѣзжіе, обыкновенно предвѣщающіе близость города. Дѣйствительно, онъ видѣлъ: то колокольня обрисовывается на небѣ, то пѣшіе, то конные путники, экипажъ, повозки приближаются къ нимъ на встрѣчу, а когда подъѣдутъ ближе — оказывается, что ничего нѣтъ, либо торчитъ одинокое дерево, рига, наконецъ, тѣнь отъ ихъ же зажженныхъ фонарей падаетъ на землю, вотъ и все. Вотъ на дорогѣ передъ ними стоить не то стѣна, не то развалина какая-то, даже видна остроконечная крыша — какъ бы не наѣхать на эту стѣну, — а поровнялись — ничего нѣтъ. Видитъ онъ и мосты, переброшенные черезъ рѣки, и озера, грозящіе преградить имъ путь, и какія-то странныя, извилистыя дорожки, но все это оказывается миражемъ.
Когда они подъѣхали къ уединенно стоящей почтовой станціи, онъ медленно сползъ съ своего сидѣнья — члены его совсѣмъ, окоченѣли — и спросилъ, много ли имъ осталось до такой-то деревни. На станціи всѣ уже спали — въ этихъ краяхъ день заканчивается рано. Но вотъ кто-то отвѣчаетъ изъ верхняго окна, что остается десять миль. Имъ кажется, что вѣчность проходить, пока дрожащій отъ холода ямщикъ перепрягаетъ лошадей, но наконецъ все готово и они снова пускаются въ путъ.
Эти 10 миль имъ надобно ѣхать по проселочной дорогѣ, сплошь изрѣзанной рытвинами и ухабами, предательски прикрытыми нападавшимъ снѣгомъ. Лошади идутъ медленно, на каждомъ шагу спотыкаются, дрожатъ отъ страха. Нашимъ путникамъ, возбужденнымъ до послѣдней крайности, не въ моготу сидѣть въ каретѣ, подвигающейся шагомъ. Они выходять изъ нея и идутъ сзади. Идти трудно, дорога кажется нескончаемой. Они уже думаютъ, что сбились съ пути, какъ вдругъ гдѣ-то неподалеку прозвенѣли башенные часы. Пробило полночъ. Карета остановилась. Она и подвигалась-топочти безшумно, но когда скрипъ полозьевъ о снѣгъ прекратился, вдругъ настала такая поразительная тишина, словно ей предшествовалъ невообразимый шумъ.
— Вотъ мы и пріѣхали, сказалъ ямщикъ, слѣзая съ козелъ. — Эй, вы, крикнулъ онъ, стуча безъ церемоніи въ дверь придорожной таверны, къ которой они незамѣтно приблизились; — нешто въ 12 часовъ у васъ всѣ уже спитъ.
Онъ стучалъ долго и громко, но никто не откликнулся на его стукъ: всѣ спали сномъ праведныхъ. Путники отошли немного поодаль, посмотрѣли на верхнія окна — черныя пятна на побѣлѣвшемъ отъ снѣга фасадѣ дома — но нигдѣ не было видно свѣта, нигдѣ ни малѣйшаго признака жизни: можно было бы подумать: или этотъ домъ совсѣмъ заброшенъ, или всѣ его обитатели заснули вѣчнымъ сномъ.
— Пойдемте, ради Бога пойдемте, молитъ жилецъ Брасса. — Я не успокоюсь, пока не узнаю, что на этотъ разъ не опоздалъ, а этотъ молодецъ и самъ дозовется кого нибудь, если только это возможно.
Они переговаривались между собой шепотомъ, точно боялись снова разбудить эхо. Поручивъ ямщику, если вму удастся достучаться въ тавернѣ, велѣть приготовить для нихъ все что нужно, они пошли дальше. Пошелъ вмѣстѣ съ ними и Китъ, захвативъ съ собой клѣтку, которую онъ, уѣзжая изъ дому, повѣсилъ въ каретѣ — онъ не забылъ о ней. Клѣтка была въ томъ самомъ видѣ, какъ она оставила ее въ старомъ домѣ. Онъ зналъ, что она обрадуется своей птичкѣ.
Дорога шла немного подъ гору. Они удалялись отъ церкви, на которой только что били часы, и отъ пріютившейся вокругъ нея деревушки. Возобновившійся стукъ въ дверь гостинницы ясно доносился до нихъ и производилъ на нихъ непріятное впечатлѣніе, нарушая общую тишину. Они пожалѣли, что не запретили ямщику производить какой бы то ни было шумъ до ихъ возвращенія.
Опять высокая колокольня, точно привидѣніе въ бѣломъ саванѣ, заблестѣла передъ ихъ глазами: они незамѣтно, съ другой стороны подощли къ церкви. Церковь сѣрая, старинная, даже среди такого сѣдого ландшафта выдѣляющаяся своей сѣдиной. На колокольнѣ такіе же древніе солнечные часы почти совсѣмъ занесены снѣгомъ, такъ что трудно и признать ихъ за часы. Тутъ все было древнее: казалось, даже время отъ старости сдѣлалось неподвижно и никогда уже въ этихъ мѣстахъ день не придетъ на смѣну печальной ночи.
Вотъ они набрели на кладбищенскую калитку, но между могилами извивалось такъ много тропинокъ, что они опять остановились въ недоумѣніи, по какой изъ нихъ идти.
Къ счастью, неподалеку начиналась деревенская улица, если можно назвать улицей кривую линію, неправильно съ обѣихъ сторонъ окаймленную убогими лачугами. Тутъ были и большія избы, и малыя, и новыя, и старыя. Однѣ смотрѣли на улицу переднимъ фасомъ, другія заднимъ, нѣкоторыя крыши приходились въ ней ребромъ, у иныхъ вывѣска или навѣсъ выступалъ чутъ не на середину дороги. Въ окнѣ одной изъ ближайшихъ лачужекъ слабо мерцалъ свѣтъ. Туда-то и направился Китъ, чтобы отъ кого нибудь узнать дорогу.
На его окрикъ въ хижинѣ послышался старческій голосъ и вслѣдъ затѣмъ у окна показался старикъ, тщательно закутывавшій горло — онъ, видимо, боялся простудиться — и спросилъ, кто тамъ, чего отъ него требуютъ въ этотъ неурочный часъ.
— И кому это я могъ понадобиться въ такую лютую погоду! ворчалъ онъ. — По-моему ремеслу, кажется, мнѣ нѣтъ необходимости среди ночи подыматься съ постели. Въ такой холодъ ничего не сдѣлается, могутъ и подождать. Что вамъ отъ меня нужно?
— Я не осмѣлился бы васъ безпокоить, если бы зналъ, что вы стары и больны, оправдывался Китъ.
— Я старъ! угрюмо повторилъ старикъ. — А почемъ вы знаете, что я старъ? Можетъ, я вовсе не такъ старъ, какъ вы думаете; а ужъ насчетъ здоровья, такъ я еще поспорю съ любымъ молодцомъ, не потому, чтобы я былъ очень крѣпокъ и бодръ для моихъ лѣтъ, а потому, что нынѣшніе молодые люди никуда не годятся: слабые и изнѣженные. Впрочемъ прошу прощенія, если я немножко грубо васъ принялъ сначала: ночью я плохо вижу, не отъ старости и не отъ болѣзни, нѣтъ, я и съмолоду плохо видѣлъ, вотъ и не примѣтилъ, что вы пріѣзжій.
— Извините пожалуйста, что мнѣ пришлось поднять васъ съ постели. Видите, вонъ тамъ, у кладбищенской калитки, стоятъ господа: они пріѣхали издалека и не знаютъ, какъ имъ попасть къ пастору. Не можете ли вы указать дорогу?
ebooksa