Чтобы завершить наше путешествіе достойнымъ образомъ, намъ остается проститься съ главными спутниками, не отстававшими отъ насъ во всю дорогу.
Прежде всего заслуживаютъ нашего вниманія почтенный Брассъ и его любезная сестрица.
Мы уже знаемъ, что судья, къ которому привели м-ра Самсона, удержалъ его у себя и затѣмъ такъ убѣдительно просилъ его остаться у него подольше, что тотъ не могъ ему отказать въ этой милой просьбѣ, и обязательный хозяинъ распорядился, чтобы гостю отвели самую удобную квартиру, откуда онъ могъ выходить только гулять въ маленькій мощеный дворикъ; такимъ образомъ общество надолго лишилось своего достойнаго члена. Зная скромныя привычки адвоката и его пристрастіе къ уединенной жизни, кромѣ того, дорожа обществомъ такого интереснаго гостя, судья не иначе соглашался отпустить его изъ-подъ своего гостепріимнаго крова, какъ за поручительствомъ двухъ солидныхъ домовладѣльцевъ, изъ которыхъ каждый долженъ былъ представить залогь въ 1,500 фунтовъ стерлинговъ. Онъ, вѣроятно, боялся, что если отпустить Самсона на свободу безъ всякой гарантіи, тотъ не захочетъ къ нему вернуться. Это предложеніе показалось Брассу до того забавныьгь, что онъ съ радостью ухватился за него, какъ за шутку и, выбравъ изъ обширнаго круга своихъ знакомыхъ двухъ пріятелей, имущество которыхъ, вмѣстѣ взятое, не достигало стоимости 15 пенсовъ, представилъ ихъ поручителями. И точно, шутка вышла забавная. Она продолжалась ровно 24 часа, послѣ чего поручительство этихъ господъ, шутя вѣроятно, было отвергнуто и Брассъ долженъ былъ довольствоваться казенной квартирой, до тѣхъ поръ, пока не предсталъ передъ судомъ присяжныхъ, тоже участвовавшихъ въ шуткѣ.
Эти 12 шутниковъ разсмотрѣли его дѣло и, шутя, признали его виновнымъ въ обманѣ и клятвопреступничествѣ. Мало того, надо полагать, что даже городскіе обыватели были причастными къ этой шуткѣ: когда Брасса ввзли въ судъ, уличная толпа забросала его печеными яйцами и дохлыми кошками и готова была разорвать его на куски, что, вѣроятно, по мнѣнію Брасса, придавало еще болѣе шутливый оттинокъ его дѣлу.
Желая продлить забаву, Брассъ, въ лицѣ своего защитника, подалъ на кассацію, на томъ-де основаніи, что если онъ и повинился во всемъ, то только потому, что ему обѣщали выхлопотать прощеніе и полное помилованіе. Въ виду этого онъ требовалъ себѣ снисхожденія, такъ какъ законъ, предусматривая подобные случаи, не отказываетъ въ покровительствѣ людямъ, введеннымъ въ обманъ, благодаря своей довѣрчивости. Послѣ долгихъ и торжественныхъ дебатовъ, этотъ вопросъ, вмѣстѣ съ другими, чисто техническими — нельзя себѣ вообразить ничего нелѣпѣе этихъ послѣднихъ — былъ представленъ на разсмотрѣніе судьямъ, которые, въ концѣ концовъ, и рѣшили: вмѣсто того, чтобы ему, стряпчему, путешествовать по чужимъ краямъ, пускай, молъ, лучше остается дома — не лишать нее родину такого украшенія — и только предписали ему нѣкоторыя, самыя незначительныя ограниченія свободы.
А ограниченія эти заключались въ слѣдующемъ: Брассъ долженъ былъ въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ жить въ одномъ очень обширномъ зданіи, гдѣ много и другихъ, подобныхъ ему джентльменовъ. — Они ходили съ бритыми головами, въ сѣрыхъ мундирахъ на желтой подкладкѣ и питались супомъ и кашей, содержались на общественный счетъ. Онъ долженъ былъ участвовать и въ ихъ занятіяхъ, то есть, изо-дня въ день взбираться по безконечной лѣстницѣ, а для того, чтобы его, непривычныя къ подобному моціону, ноги не очень ослабѣли, ему надѣли, немного повыше щиколотки, чудодѣйственную ладанку, попросту, желѣзный браслетъ. И въ одинъ прекрасный вечеръ, раба Божьяго, въ обществѣ девяти джентльменовъ и двухъ дамъ, перевезли на новую квартиру. Они сподобились чести ѣхать въ каретѣ Ея Величества.
Но дѣло не ограничилось этимъ пустяшнымъ наказаніемъ: имя Брасса было вычеркнуто изъ списка адвокатовъ, что съ нѣкоторыхъ поръ считается большимъ позоромъ. Предполагается, что къ этому наказанію прибѣгаютъ лишь въ крайнихъ случаяхъ, въ случаѣ совершенія особенно гнуснаго дѣянія, и мы охотно этому вѣримъ, такъ какъ въ этомъ спискѣ, на ряду съ самыми честными, красуется множество далеко небезупречныхъ именъ.
Относительно Сэлли Брассъ ходили различные слухи. Одни выдавали за достовѣрное, будто она переодѣлась въ мужское платье и поступила матросомъ на купеческій корабль. Другіе утверждали, что видѣли ее, съ ружьемъ въ рукахъ, въ мундирѣ 2-го пѣхотнаго полка, на часахъ у Сентъ-Джемскаго парка. Вѣрно только то, что лѣтъ пять спустя послѣ описанныхъ нами происшествій — видѣлъ ли кто нибудь Сэлли за это время, намъ въ точности неизвѣстно — какой-то старикъ и старуха, одѣтые въ рубища, часто выходили по вечерамъ изъ самаго грязнаго переулка Сентъ-Джайльскаго квартала и, скорчившись отъ холода, еле волочили ноги по улицамъ, ища въ канавахъ съѣстныхъ остатковъ и отбросовъ, чтобы утолить голодъ. Это случалось лишь въ холодные и темные вечера, когда несчастные оборванцы Лондона, ютящіеся въ обыкновенное время въ заброшенныхъ сараяхъ, погребахъ, подъ арками, въ разныхъ притонахъ нищеты, болѣзней и пороковъ, рѣшаются выползать на свѣтъ Божій. Тѣ, кто знавалъ эксъ-адвоката, говорятъ, что это былъ онъ съ сестрой. Говорятъ также, что ихъ и по сіе время можно встрѣтить иной разъ ночью на улицахъ Лондона, и что прохожіе съ отвращеніемъ сторонятся отъ нихъ.
Трупъ Квильпа былъ найденъ черевъ нѣсколько дней послѣ того, какъ его выбросило на берегъ. Слѣдствіе было произведено на мѣстѣ, и такъ какъ многія обстоятельства, сопровождавшія его смерть, давали поводъ предполагать, что онъ совершилъ самоубійство, то судъ и постановилъ: похоронить его на перекресткѣ четырехъ дорогъ, въ какомъ нибудь очень уединенномъ мѣстѣ, предварительно воткнувъ ему въ сердце колъ.
Но кажется, что объ этомъ только поговорили, а тѣло втайнѣ сдали на руки Тому Скотту. Впрочемъ, мнѣнія и въ этомъ расходятся: нашлись люди, увѣрявшіе, будто Томъ потихонько, ночью, выкопалъ трупъ и похоронилъ его на мѣсти, указанномъ вдовою умершаго. Очень можетъ быть, что оба эта слуха вымышленные, и что они возникли единственно благодаря тому невѣроятному, хотя и достовѣрному, факту, что Томъ плакалъ во время слѣдствія. Мало того, что онъ плакалъ, онъ даже пытался броситься на судей, но его, разумѣется, вовремя схватили и вывели изъ суда. Въ отместку за это онъ сталъ на голову передъ единственнымъ окномъ камеры, гдѣ происходило засѣданіе, и затемнялъ судьямъ свѣтъ до тѣхъ поръ, пока городовой не ударилъ его по ногамъ и не привелъ ихъ въ надлежащее положеніе.
Выброшенный, такъ сказать, на улицу, смертью своего хозяина, Томъ попробовалъ зарабатывать хлѣбъ своимъ природнымъ талантомъ, то есть, сдѣлался акробатомъ, а такъ какъ блестящая карьера, которой онъ себя посвятилъ, встрѣчала непреодолимую помѣху въ его англійскомъ имени и происхожденіи — не смотря на то, что это головоломное искусство пользуется у насъ большой популярностью — онъ, не долго думая, принялъ имя мальчика итальянца — продавца обрѣзковъ — съ которымъ случайно познакомился и съ тѣхъ поръ съ необыкновеннымъ успѣхомъ кувыркался и дѣлалъ различные сальто-мортале.
Вдовушка Квильпа никакъ не могла простить себѣ единственнаго сквернаго поступка, тяготившаго ея совѣсть, и всякій разъ, вспоминая о немъ, заливалась горькими слезами. У мужа ея не было родственниковъ, поэтому все его состояніе перешло къ женѣ, и она стала теперь богатой женщиной. Если бы онъ успѣлъ сдѣлать завѣщаніе, очень можетъ быть, что она оказалась бы нищей. Въ первый бракъ она вступила по настоянію матери, во второй разъ вышла замужъ по собственному желанію. Выборъ ея палъ на красиваго и еще довольно молодого человѣка, а такъ какъ онъ поставилъ условіемъ, чтобы теща жила отдѣльно, получая отъ нихъ средства на свое содержаніе, то въ домѣ молодыхъ было довольно тихо: они ссорились между собой лишь настолько, насколько это неизбѣжно въ каждомъ супружествѣ и, вообще говоря, весело зажили на денежки умершаго карлика.
Въ семьѣ Гарландъ жизнь текла по-прежнему тихо, мирно и любовно. Но и у ихъ домашняго очага совершилась перемѣна, о которой мы теперь и поговоримъ. М-ръ Абель вошелъ въ компанію съ нотаріусомъ Визерденомъ, и по этому случаю у нихъ былъ большой балъ. Судьбѣ угодно было, чтобы между приглашенными оказалась одна чрезвычайно застѣнчивая молодая барышня, въ которую м-ръ Абель и влюбился. Какъ это случилось, какъ они оба объ этомъ догадались, кто изъ нихъ первый открылъ эту тайну, никому доподлинно неизвѣстно, но какъ бы то ни было, а они въ свое время поженились и были очень счастливы. Надо и то сказать, что они вполнѣ заслужили свое счастье. Авторъ съ особеннымъ удовольствіемъ заноситъ на свои страницы сообщенное ему извѣстіе, что Богъ благословилъ ихъ многочисленнымъ потомствомъ, ибо, чѣмъ больше нарождается хорошихъ, добродѣтельныхъ людей, тѣмъ больше облагораживается человѣческая природа на радость всему міру. Лошадка до конца жизни сохранила свой независимый характеръ и твердость принциповъ. А жила она необыкновенно долго. Старики Гарландъ очень часто видались со своими дѣтьми: пони то-и-дѣло таскалъ фаэтончикъ отъ одного дома къ другому, поэтому у молодыхъ Гарландовъ для него была отдѣльная конюшня, куда лошадка входила съ чрезвычайнымъ достоинствомъ. Когда дѣти Абеля подросли, она такъ подружилась съ ними, что, какъ собака, бѣгала за ними по знакомой намъ ливадѣ, позволяла себя ласкать, гладить; и за всѣмъ тѣмъ, доведя свою снисходительность до того, что дѣти безъ малѣйшаго страха осматривали ея копыта и даже вѣшались ей на хвостъ, она ни за что въ мірѣ не допустила бы, чтобы кто нибудь изъ нихъ сѣлъ на нее верхомъ или вздумалъ бы управлять ею, дескать, и фамильярности вашей есть предѣлы, переступать которые не слѣдуетъ.
Она и на старости лѣтъ не потеряла способности привязываться къ отдѣльнымъ личностямъ. Когда, послѣ смерти своего пріятеля, священника, баккалавръ переселился къ брату, лошадка такъ, полюбила его, что, когда онъ правилъ ею, она шла безъ малѣйшаго сопротивленія. Послѣдніе два, три года ея уже не запрягали; она жила, такъ сказать, на пенсіи, но нраву своему не измѣняла до конца и незадолго передъ смертью порядкомъ-таки лягнула осматривавшаго ее ветеринара.
Дикъ Сунвеллеръ очень медленно поправлялся послѣ болѣзни. Какъ только онъ сталъ получать завѣщанную ему тетушкой ренту, онъ тотчасъ же накупилъ маркизѣ платьевъ и привелъ въ исполненіе обѣтъ, данный имъ на одрѣ болѣзни: помѣстилъ ее въ школу. Долго придумывалъ онъ, какое бы имя дать ей, и наконецъ рѣшилъ, что самое подходящее будетъ «Софронія Сфинксъ», и мило, и благозвучно, и не лишено нѣкотораго таинственнаго оттѣнка. Подъ такимъ-то именемъ заплаканная маркиза и поступила въ школу, которую онъ для нея избралъ. У дѣвушки оказались блестящія способности: она вскорѣ же перегнала всѣхъ своихъ товарокъ, и Дикъ перевелъ ее въ высшее учебное заведеніе. Надо отдать справедливость Дику: воспитаніе маркизы стоило ему такъ дорого, что въ продолженіе 5-ти, 6-ти лѣтъ онъ, благодаря этому, отказывалъ себѣ во многомъ, но ни разу не пожалѣлъ, что затѣялъ доброе дѣло, и считалъ себя вполнѣ вознагражденнымъ ея блестящими успѣхами. Надо было видѣть, съ какой важностью онъ выслушивалъ отзывы о ней содержательницы пансіона, куда онъ являлся каждый мѣсяцъ за отчетомъ и гдѣ уже успѣлъ прослыть за чрезвычайно эксцентричнаго молодого литератора, обладающаго необыкновенной способностью засыпать васъ цитатами.
И такимъ-то образомъ, маркиза годамъ къ 19-ти по приблизительнымъ догадкамъ — прошла полный курсъ наукъ и изъ нея вышла красивая, умная, веселая дѣвушка. Тутъ Дика стало одолѣвать раздумье, что-жъ онъ будетъ съ ней дѣлать, когда она выйдетъ изъ пансіона. Въ одинъ изъ своихъ обычныхъ визитовъ, когда, поджидая ее въ пріемной, Дикъ крѣпко задумался надъ этимъ вопросомъ, она вышла къ нему одна, такая улыбающаяся, такая свѣженькая, что въ головѣ его опять шевельнулась мысль — она приходила ему и прежде — что, если бы маркиза согласилась выйти за него замужъ, онъ счелъ бы себя счастливѣйшимъ человѣкомъ. Онъ тутъ же и высказалъ свою мысль. Не знаю, что она ему на это отвѣтила, но, надо полагать, не отвергла его предложенія, потому что ровно черезъ недѣлю послѣ этого разговора они обвѣнчались, и Дикъ при всякомъ удобномъ случаѣ повторялъ, что, какъ бы то ни было, а вѣдь дѣйствительно для него готовилась, для него воспитывалась прелестная молодая дѣвушка.
Какъ разъ въ это время въ Гамштетѣ отдавался въ наемъ маленькій коттэджъ, съ садомъ, въ которомъ была и курильная бесѣдка — предметъ зависти для современныхъ курильщиковъ. Они наняли ее и, по окончаніи медоваго мѣсяца, переѣхали туда. Аккуратно каждое воскресенье къ нимъ пріѣзжалъ Чекстеръ. Онъ проводилъ у нихъ весь день и сообщалъ имъ всѣ городскія сплетни. Этотъ господинъ въ продолженіе многихъ лѣтъ былъ заклятымъ врагомъ Кита. Онъ не стѣсняясь говорилъ, что былъ гораздо лучшаго о немъ мнѣнія тогда, когда его считали воромъ: чтобы совершить, молъ, преступленіе, требовалась нѣкоторая отвага, энергія; невиновность же его въ утайкѣ банковаго билета еще разъ подтверждаетъ его, Чекстера, мнѣніе, что Китъ хитрая бестія и больше ничего. Но въ концѣ концовъ онъ все-таки примирился съ нимъ и даже удостоивалъ его своимъ покровительствомъ: на томъ основаніи, что Китъ достаточно измѣнился къ лучшему и слѣдовательно заслуживаетъ прощенія. Тѣмъ не менѣе, эпизода съ шиллингомъ онъ ему простить не могъ: если бы, по его словамъ, Китъ вернулся для того, чтобы получить еще шиллингъ, куда бы ни шло, но придти отрабатывать уже полученный — этого пятна не смыть ему во вѣки вѣковъ никакимъ раскаяніемъ.
Дикъ, какъ мы знаемъ, и прежде любилъ пофилософствовать, теперь же, сидя въ своей курильной бесѣдкѣ, онъ еще съ большей яростью предавался размышленіямъ, и въ такія минуты ему ужасно хотѣлось открыть тайну рожденія Софроніи и докопаться до ея родныхъ. Сама она считала себя круглой сиротой, но Дикъ, сопоставляя нѣкоторыя, хотя и незначительныя обстоятельства, думалъ, что миссъ Сэлли это, должно быть, лучше извѣстно, а когда жена его разсказала ему о своей встрѣчѣ съ Квильпомъ въ конторѣ Брасса, онъ пришелъ къ наключенію, что и карликъ, если бы захотѣлъ, могъ дать, при жизни, кое-какія указанія на этотъ счеть. Но этотъ вопросъ нисколько его не безпокоилъ тѣмъ болѣе, что Софронія оказалась прекрасной, любящей, заботливой женой. Дикъ платилъ ей такой же любовью и, благодаря ей, пристрастился къ домашней жизни. Нрава онъ былъ ровнаго, покойнаго; лишь изрѣдка у него происходили стычки съ Чекстеромъ, въ которыхъ жена, какъ умная женщина, неизмѣнно принимала сторону мужа, не раздражая его своимъ противорѣчіемъ. Ну, да и игралъ же онъ съ ней въ карты въ свое удовольствіе. Къ чести его будь сказано, онъ всю жизнь звалъ ее не Софроніей, какъ мы ее называемъ, а маркизой, и ежегодно праздновалъ день, когда онъ, больной, увидѣлъ ее у своей постели, задавалъ обѣдъ, на который приглашалъ Чекстера, и восхваленіямъ доблестей маркизы не было конца.
Долго еще Исаакъ Листь и Джоуль, въ сообществѣ съ безупречнымъ Джемсомъ Гровсомъ, невозбранно занимались своимъ почтеннымъ ремесломъ, пока наконецъ и до нихъ добрались: благодаря какой-то неосторожности новаго товарища, Фредерика Трента, законъ накрылъ своей могучей дланью воровскую шайку и разметалъ ея членовъ по всему свѣту.
Фредъ бѣжалъ за-границу, гдѣ и жилъ нѣкоторое время, предаваясь всякаго рода излишествамъ. Когда человѣкъ пользуется своими природными снособностями на благо себѣ и другимъ, онъ возвышается надъ низшими животными, когда-же, какъ это было съ Трентомъ, — онъ эксплуатируетъ ихъ ради предосудительныхъ цѣлей, онъ опускается гораздо ниже ихъ уровня. Но это продолжалось недолго. Какой-то англичанинъ, посѣтившій Парижъ и случайно попавшій въ моргъ[4], узналъ его трупъ, не смотря на то, что онъ былъ страшно обезображенъ — въ какой-то дракѣ, какъ говорили. Но онъ никому не сказалъ объ этомъ, пока не возвратился на родину, и никто не предъявилъ правъ на трупъ Фреда.
ebooksa