После того как Тони прочитал эту запись, он прекратил был покладистым. Решил уйти в отказ, много времени проводил у себя в палате. И в любом случае удовольствия от общения с насильниками и педофилами он не получал. Это было сомнительное удовольствие и вдобавок довольно страшное.
Как-то в самом начале он забрел в палату к «Стоквеллскому душителю», чтобы попросить стакан лимонада.
— Разумеется. Возьми бутылку, — сказал тот.
— Спасибо, но мне хватит одного стакана, — отказался Тони.
— Возьми бутылку, — настаивал «душитель».
— Да мне нужен только стакан, — ответил Тони.
— ВОЗЬМИ БУТЫЛКУ! — прошипел «Стоквеллский душитель».
— Снаружи, — продолжил рассказывать Тони, — естественное желание отгородиться от сумасшедших соседей очень даже поймут. Но вот местные психиатры решили, что данное поведение говорит об отчуждении, аутизме и гипертрофированном чувстве собственной значимости. В клинике нежелание общаться с другими пациентами расценивается как знак психического расстройства.
Дальнейшая запись в карте гласила: «Поведение пациента имеет тенденцию к ухудшению. Он не общается [с другими]».
Тогда в голове Тони родился совершенно новый план: он прекратил общаться и с медицинским персоналом. Раз уж твое участие в терапии — знак, что тебе становится лучше, у них есть право и дальше держать тебя. Но если ты не принимаешь лечение, значит, тебе не может стать лучше — тогда тебя признают неизлечимым и должны будут отпустить. (В Великобритании есть закон, по которому «неизлечимого» нельзя держать в клинике постоянно, если преступление, совершенное им, сравнительно незначительно — как нанесение тяжкого вреда здоровью.)
Проблема в том, что в Бродмуре считали так: когда медсестра сидит рядом с тобой за обедом и вы общаетесь, это означает вовлечение в терапию. Поэтому Тони вынужден был просить их всех: «Сядьте за другой стол».
Однако психиатры распознали его тактику и записали, что пациент «хитер», «склонен к интригам» и страдает от «когнитивных аберраций», потому что не верит в собственное безумие.
Мы беседовали с Тони почти два часа. Он был мил, вежлив и в хорошем расположении духа. Но к концу встречи явно становился все грустнее.
— Я оказался здесь в семнадцать лет. Прошло двенадцать — то есть мне уже двадцать девять. Я вырос в Брод-муре, бродя по его палатам. Один из моих соседей — «Стоквеллский душитель», другой — насильник по кличке «На цыпочках-через-тюльпаны». И вот в таком окружении я провел свои лучшие годы. Я видел несколько самоубийств. Видел, как один человек вырвал другому глаз… — печально рассказывал Тони.
— Как?
— Деревяшкой с гвоздем, — ответил он. — Когда тот мужчина, которому вырвали глаз, попытался запихнуть его обратно в глазницу, я выбежал из палаты.
И добавил, что пребывание здесь любого доведет до ручки.
Один из охранников громко объявил: «Время!» Молниеносно попрощавшись с нами, Тони помчался от стола к двери. Остальные пациенты сделали то же самое. Так они демонстрировали хорошее поведение. А Брайан отвез меня на станцию.
После этой встречи я пребывал в непонятном состоянии. В отличие от всех остальных пациентов, Тони создавал впечатление адекватного и здорового человека. Но что я знал? Зато Брайан говорил, что это очевидно. По его мнению, каждый день, который Тони проводил в клинике, был днем позора для психиатрии. Чем быстрее его освободят, тем лучше для всех, и Брайан был намерен сделать для этого все возможное.
На следующий день я написал профессору Энтони Мэй-дену — главному врачу отделения в Бродмуре, где томился Тони: «Я пишу вам в надежде, что вы сможете пролить свет на то, насколько история этого пациента правдива…» В ожидании ответа я размышлял, ради чего основатель сайентологии Л. Рон Хаббард создал организацию Брайана, ГКППЧ? С чего вообще началось противостояние сайентологии и психиатрии? Я позвонил Брайану.
ebooksa