И тишина.
Обутые в тяжёлые ботинки ноги было последнее, что успел запечатлеть Илья. Боль, кроваво — красный всплеск в глазах и нарастающий, подобно паровозному гул в ушах.
Как и куда падал Богданов не видел и не слышал. Сознание улетучилось в одночасье, лишив возможности воспринимать мир в привычном виде.
Очнулся Илья в машине. Завернутые за спину руки мешали спине принять вертикальное положение, отчего приходилось наклоняться вперёд. Тело ныло. Стягивающие запястья наручники при каждом движении вгрызались в кожу с такой силой, будто намеревались перекусить кости. Добавить накинутый на голову мешок, сквозь который воспринимались только звуки, и положение можно было считать катастрофическим.
«Надо взять себя в руки, — подумал Богданов. — Боль отступит, можно будет попробовать проанализировать происшедшее. Хотя что тут анализировать? Вырубили ударом в затылок, скорее всего рукояткой пистолета. Интересно бы знать, кто это сделал? Тот, которого я уложил первым? С другой стороны, какая разница, кто отправил меня в нокаут. Знать бы за что и зачем?»
Напрячь слух оказалось непросто: мешал звон в ушах. После удара тот присутствовал постоянно, словно некто, сидя в голове, поигрывало колокольчиками.
«Судя по тому, как машину трясёт на колдобинах, едем по просёлочной дороге или по лесу. Точно, по лесу! Слышно, как ветки касаются боковин автомобиля».
Повернув направо, автомобиль сбросил скорость.
«Похоже приехали,» — подумал Илья.
Подтверждением стали слова, сидящего впереди человека.
— Тормози. Место что надо!
Двое помогли Богданову выйти из машины. Помогли — громко сказано. Выволокли. Потащили к дереву, где, сняв наручники, привязали так, как умеют привязывать только профессионалы. Руки завернули за спину в обхват дерева. Верёвку не стали натягивать до предела, это давало возможность двигать плечами.
Первый удар пришёлся в солнечное сплетение.
Парень в куртке с эмблемой «БМВ» бил так, словно тренировался на набитом песком мешке. Одетая на правую руку перчатка мелькала, вызывая взрыв огненных стрел.
Прошла серия, и Богданов повис на верёвке.
Поэтому пленника и не стали привязывать вплотную к дереву, чтобы тот, обмякнув, мог прочувствовать боль.
Снова удар.
Илья даже не успевал сообразить, как вновь оказывался в состояние нокдауна. Его могли вырубить с первого раза, в крайнем случае со второго. Зачем? К чему доводить человека до бесчувственного состояния, когда тот не сможет ни говорить, ни соображать? Лучше, когда боль чередуется с возможностью анализировать происходящее.
Прозвучавший со стороны голос произнёс:
— Хватит!
ebooksa