Вытянувшись в цепь, мы пошли к шахте. Спереди вооруженные мужики, потом Барыня, и за ней монашки, окружившие нас со Стечей.
Я задержался на входе в ворота, разглядывая сваленную в углу кучку тел местных сквоттеров. Заинтересовала кобура, край которой выступал из-под дырявой фуфайки и рукоятка ножа, торчащая из-за голенища сапога. Попробовал вильнуть в ту сторону, но меня толкнула монашка. Я врезался в ворота, от чего те протяжно заскрипели, потом огрызнулся на монашку, пытаясь втянуть в разговор и отвлечь, причем не только ее, но и замыкающую. И все для того, чтобы дать Стече шанс.
Получилось или нет, я не увидел — меня просто втолкнули внутрь, припечатав по спине черной дымной лентой, по ощущению сравнимой с электрокнутом. Спину выгнуло дугой, запахло паленым ватником, из глаз брызнули искры, а потом потемнело.
Когда проморгался, сначала не понял, что я вижу. Никогда не был внутри золотых шахт, но в любом случае представлял себе все иначе. Никакой горной породы над головой, ни столбов, ни всего того, что было в Исаевском карьере. Только рельсы со старыми вагонетками хоть как-то намекали, что здесь что-то вытаскивают из недр. В остальном обычный подвал, не обычный, а скорее подвал дорогого дома или крупной библиотеки.
Дощатый пол, ровные кирпичные стены, такой же потолок — если бы не тряпки и мусор от сквоттеров, устроивших здесь ночлежку, я бы сказал, что строили на века. Зал большой, можно четыре «буханки» припарковать. На полу следы от мебели, которая стояла здесь веками, а теперь черными щепками валяется возле самодельной печки бедолаг, ночевавших здесь.
На стене тоже несколько светлых пятен и еще две целых доски или информационных стенда. Целых, условно. От одной осталась только рама, на второй еще можно что-то прочитать.
Но поразило меня не это, а тот факт, что перед стендом стояло два призрака. Светлые фобосы будто разыгрывали сценку, как бригадир, что-то втирает испуганному рабочему. Одежда старого покроя, для меня итак все в этом мире было старого покроя, но эти совсем из моды вышли. Работяга так вообще был в лаптях и перемотанных бечевкой портянках.
По классике мялся, сжимая в руках шапку, показывал ей куда-то вглубь шахты, трясся и наотрез отказывался туда идти. Бригадир пыхтел, тыкал в стену на воображаемую для меня карту, пытаясь успокоить рабочего. Рядом с ними появился третий призрак, крупнее и выше, явно из охраны. Я успел заметить фрагмент, похожий на львиную гриву на его кирасе, но дальше все расплылось и исчезло в туманной дымке, когда ничего не видящие мужики вместе с Барыней, не останавливаясь, прошли сквозь фобосов.
Комната сузилась до двухметрового коридора, который метров через двадцать уперся в железную решетку с открытой дверкой. Над потолком в свете наших фонарей блестела медная круглая табличка с мордой оскаленного льва.
Сразу за решеткой справа и слева показались проемы в боковые помещения. «Картошка фри» отчитался, что там все зачищено, и Барыня, не останавливаясь, пошла вперед. А я заглянул. Справа судя по мебели, там были ржавые стойки под винтовки и ряд не то копий, не то алебард — была оружейная или комната охраны. Слева я высветил край стола и тумбу, заваленную кастрюлями — видать, столовая.
Цепочка остановилась, мужики защелкали затворами, монашка передо мной вышла вперед и стала разжигать маленькую жаровню, похожую на кадило. Я просканировал пространство и почувствовал разрыв. Слабенький, по ощущениям, как мой первый в Авдеевке.
Послышалось рычание, а потом бодрый цокот когтей по стенам. Я крепче сжал факел, чувствуя себя не просто голым без оружия, а голым с транспарантом, где на одной стороне было написано: «Ненавижу деймосов», а на другой: «Бесплатные обнимашки». И если раньше, я ощущал себя Индианой Джонсом, когда он в плену идет Грааль искать, то сейчас я резко стал Брюсом Уиллисом. Из того самого фрагмента в третьей части «Крепкого орешка», где он в белых носках с плакатом афроамериканцев ненавидит в их районе.
Эхо волной несло рычание на нас, усиливая громкость и создавая эффект объемного звучания. Я сделал шаг в сторону, не пытаясь скрыться, все равно некуда, но встать так, чтобы первой съели монашку.
Впереди что-то взорвалось, цокот по камням сменился на гулкие тупые удары по деревянному полу. Треснули доски, а потом раздался выстрел. Как по команде отстрелялись все мужики и отступили назад, пропуская барышню с жаровней. Я тянулся, стараясь разглядеть, что происходит, но спины людей, высокий капюшон Барыни и дымное облако после залпа сводили все мои попытки на нет.
Под потолком мелькнул черный силуэт, и пол еще раз жалобно скрипнул. Раздался второй залп и стрелявшие прыснули в стороны, вжимаясь в стены. Барыня, совершенно невозмутимая, присела на корточки и начала что-то чертить на полу. Мне, наконец-то, открылся нормальный вид на коридор — в центре монашка (кодовое имя в моей картотеке смертников: «Бешеная вобла» — та самая, что убила рыбака на озере, единственная не красотка с худым вытянутым лицом и большим горбатым носом).
Помню, как-то на Арбате по ночам выступали огнеглоты или как их там, парни и девушки, которые устраивают фаер-шоу и крутят, вертят огненные шары. Вроде теннисный мячик на цепочке, облитый бензином — могу ошибаться в технологии, но выглядит это всегда завораживающе.
А сейчас, одна из них, давала мастер-класс, раскручивая свою жаровню и выдавая скоростную серию, трудно различимых для глаз, акробатических движений. Раскрученная жаровня слилась в темно-красный дымный круг, который ни разу не распался, только менял траекторию движения. Одновременно выпуская черные сгустки в разные стороны и сам ставший оружием. Девушка, как какая-то чертова ниндзя, вертела им то над головой, то как лассо, отпуская и подтягивая цепочку. Направляя в сторону черных угловатых тел, выпрыгивающих в освещенную область.
Таких деймосов я раньше не видел. Четыре конечности, тупое квадратное тело без головы, только черный провал на том месте, где должна быть морда — почему-то вспомнились роботы-собаки «Бостон Дайнемикс», те самые которых вечно пинают на демонстрационных видео. Двигались деймосы хоть и быстро, но неуклюже — никакой грации или гибкости, будто сделаны из камня. Из гладких длинных кусков, по толщине с ту самую брусчатку, которой пол-Москвы замостили.
Пули их не брали. Чиркали, выбивали какие-то крошки, но даже не сбивали траекторию. Раскрученная жаровня, как приличная гирька, крушила длинные тела, разламывала пополам, а потом вбивала в жалобно скрипящий пол.
«Бешеная вобла» раскидала почти с десяток каменных тварей и когда поток, прыгающих на нее, схлынул, пошла вперед, провожаемая фонарями в руках стрелков. Я тоже светил, только не вверх, а под ноги.