В Линкольнвуде гаснет свет

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет. — Макс поднялся на три ступеньки, едва видимый в полумраке, остановился и сообщил: — Хлоя уехала.

Через пятнадцать минут Джен сидела за столом в комнате дочери. Она держала в руках прощальное письмо Хлои и, задыхаясь от отвращения к самой себе, в четвертый раз перечитывала написанное дочерью «Я рада, что ты наконец-то получаешь необходимую помощь».

Джен четыре раза прочитала письмо Хлои и очень разозлилась. Сначала она злилась исключительно на Хлою. Сбежать из дому в такое время, не сказав куда, — это невероятный эгоизм.

Наверняка это связано с каким-нибудь мальчиком. Но с кем? Точно не с Джереми Ландесманом. Они просто дружили. И точно не с Айданом, с которым дочь ходила на выпускной. Там все закончилось, едва начавшись. Наверное, кто-то новый. Или, по крайней мере, тот, о ком Хлоя никогда не рассказывала.

И как им теперь ее отыскать?

После второго прочтения письма Джен поняла, что в этом-то и смысл. Хлоя не пыталась обратить на себя внимание. Она не хотела, чтобы ее нашли.

К концу третьего прочтения абзац про алкоголизм перестал восприниматься как снисходительная ерунда, написанная девочкой-подростком в попытке оправдать свой эгоцентризм, и стал походить на искреннее выражение душевной боли.

Четвертое прочтение Джен сломало.

Это все ее вина.

Все.

Ее семья разваливалась — весь мир разваливался, а она сидела в подвале, как крыса, и пилила кофр, чтобы добраться до очередной дозы водки.

В дверях показался Макс:

— Я схожу к судье Дистефано.

— Зачем?

— Хочу посидеть с его собакой. Больше нечего делать. И это рядом. Я вернусь, когда захотите. Я не собираюсь убегать.

Джен подумала над просьбой сына. Отказывать причины не было, если не считать ужас, который она испытывала при мысли, что останется в одиночестве.

— Может, мне тоже пойти?

Макс поморщился:

— Можно я схожу один, пожалуйста?

Джен отпустила его кивком головы, слишком разбитая, чтобы разговаривать.