Чарующий апрель

– Но это же просто замечательно! – из-за стола продолжила за нее миссис Уилкинс, радуясь неожиданному облегчению их с Роуз жизни. – Оказывается, нам совсем нечего здесь делать, а значит, будем наслаждаться счастьем. Не поверите, – с очищенным апельсином в руке добавила она, обращаясь непосредственно к миссис Фишер, – какими хорошими мы обе были на протяжении многих лет. В результате теперь нуждаемся в полном отдыхе.

Молча покинув столовую, миссис Фишер подумала: «Ее определенно следует поставить на место, и я это сделаю!»

Глава 8

Вскоре, когда не обремененные обязанностями миссис Уилкинс и миссис Арбутнот вышли из замка, спустились по истертым каменным ступеням, прошли под перголой и оказались в нижнем саду, миссис Уилкинс обратилась к задумчивой подруге:

– Разве не здорово, что еду будет заказывать кто-то другой? Мы же станем свободнее?

Миссис Арбутнот не поддержала ее, заметив, что не хотела бы, чтобы ею кто-то здесь распоряжался.

– А мне нравится, когда за меня все делает кто-то, – призналась миссис Уилкинс.

– Но ведь это мы нашли Сан-Сальваторе, а теперь миссис Фишер ведет себя так, будто замок принадлежит ей. Это неправильно.

– А мне кажется, глупо на это обижаться, – безмятежно возразила миссис Уилкинс. – Да и что хорошего в том, чтобы во все совать нос, руководить? Ведь это занимает кучу времени.

Миссис Арбутнот промолчала. Во-первых, ее поразили изменения, произошедшие с Лотти: она стала спокойнее и рассудительнее, исчезла прежняя возбудимость, суетливость и непоследовательность, – а во-вторых, в этот момент она увидела необыкновенную красоту. С обеих сторон каменной лестницы буйно цвели барвинки. А еще теперь стало ясно, что это за растение, душистые ветви которого ночью касались лица: глициния. Вспомнилось объявление в газете: глициния и солнце… И того и другого здесь действительно было в изобилии. В избытке жизненных сил глициния изнемогала под тяжестью полновесных кистей. А там, где заканчивалась поддерживающая ее пергола, солнце сияло на кустах алых гераней, на огненных всполохах настурций, на пламенеющих группах бархатцев, на красных и розовых башмачках львиного зева. Каждое растение стремилось затмить соперников своей безумно щедрой фантазией. Чуть дальше, сразу за цветником, земля террасами спускалась к морю. Каждая из террас представляла собой маленький фруктовый сад, где среди олив на решетках держались виноградные лозы, а финиковые пальмы соседствовали с персиковыми и вишневыми деревьями, которые буйно цвели и оттеняли трепетно-изящные оливы белыми и розовыми облаками. На финиковых пальмах уже распустились крупные листья с фруктовым ароматом, а виноград еще только-только выпустил почки. Нижний ярус занимали синие и фиолетовые ирисы, кустики лаванды, колючие серые кактусы, а среди травы пестрели одуванчики и маргаритки. И под всей этой красотой простиралось море. Поражало обилие красок – бесчисленных, пребывающих в гармонии и соперничестве, текущих ручьями и реками. Барвинки окаймляли обе стороны лестницы, а те цветы, которые в Англии существуют только на клумбах, в горделивом аристократическом уединении – например, высокие синие ирисы и элегантная сиреневая лаванда, – здесь мирно соседствовали со скромными полевыми растениями вроде одуванчиков, маргариток, белых колокольчиков дикого лука, и оттого выглядели еще роскошнее.

Подруги молча любовались прелестной суматохой природы, восхитительным беспорядком естественной, дарованной Богом красоты. И неважно, кем там себя вообразила миссис Фишер, во всяком случае, неважно здесь, в этом великолепии. Беспокойство миссис Арбутнот бесследно улетучилось. Разве можно беспокоиться под таким солнцем, рядом с таким морем? Если бы только рядом стоял Фредерик и тоже любовался чудесными садами, смотрел на окружающий мир так, как умел смотреть в первые, счастливые дни их любви, когда видел то, что видела она, и любил то, что любила она!..

Миссис Арбутнот грустно вздохнула, но миссис Уилкинс тут же укоризненно заметила:

– Нельзя вздыхать в раю, запрещено.

– Да вот подумала, как жаль, что нельзя разделить восторг с тем, кого любишь, – призналась миссис Арбутнот.

– В раю нельзя ни о чем жалеть, – возразила миссис Уилкинс. – Надо испытывать полноту счастья. Ведь это настоящий рай. Разве ты не согласна, Роуз? Только посмотри, как чудесно все сочетается: одуванчики и ирисы, простое и высокомерное, я и миссис Фишер. Всему находится место, все как-то уживается, все получает свою долю солнца, счастья и наслаждения.

– Миссис Фишер трудно назвать счастливой. По крайней мере, она такой не выглядит, – с намеком на улыбку возразила Роуз.

– Скоро и она изменится, вот увидишь: научится ценить радости жизни.

Миссис Арбутнот выразила сомнение, что в таком возрасте возможно измениться и чему-то научиться, а миссис Уилкинс возразила, что никто, каким бы старым и сухим ни казался, не способен противостоять влиянию совершенной красоты. Пройдет несколько дней, а может, даже часов, и миссис Фишер удивит нас новым отношением ко всем и всему вокруг.

– Уверена, – продолжила миссис Уилкинс, – как только миссис Фишер осознает, что находится в раю, непременно сразу изменится: смягчится и подобреет. Совсем не удивлюсь, если мы с ней… если мы ее даже полюбим.

Мысль, что застегнутая на все пуговицы, жесткая, высокомерная миссис Фишер сможет измениться, рассмешила кроткую миссис Арбутнот. Она даже смирилась с предложенной Лотти вольной трактовкой рая, потому что этим сияющим утром в этом неземном месте сам воздух источал благодушие. К тому же существовало убедительное оправдание: пейзаж и в самом деле наводил на мысли об Эдеме.