– Опросить точно не помешает, – заметил Уваров. – А известно, куда они поехали после спектакля?
– Нет, вахтер не видел, на швейцара никакой надежды. Остается надежда на кучеров. Званцевы ушли после второго антракта, и куда направились…
– Стойте! – гаркнул тенор, и послушный кучер остановил пролетку. – Нет-нет, я не вам. Прошу вас, езжайте… Подождите-подождите, что вы такое говорите? Этого быть не может! Такого не может быть!
Оба сыщика, которым по ушам ударил плотный и звонкий голос профессора, обернулись, не понимая, что могло вызвать такую реакцию. Сами они говорили о свидетелях совершенно спокойно и не находили ничего странного, а уж тем более – подозрительного.
– Николай, что вообще происходит – ты что взбесился? С чего такие крики?
– То, что сказали ваши агенты, невозможно в принципе. Позавчера вечером у нас шли «Гугеноты», Рауля пел Мазини, Валентину – Мей-Фигнер, а Маргариту – Нравина, – закончил он предложение. Пояснений не последовало.
– Прекрасно, – пожал плечами Уваров. – Что это значит и кто эти люди? В двух словах.
Последнее замечание было очень кстати: Николай Константинович успел набрать в тренированные легкие воздуха, чтобы прочитать полноценную лекцию на два часа. Услышав, что надо быть кратким, он печально выдохнул и в двух предложениях объяснил ситуацию. Выяснилось, что эти люди – лучшие исполнители «Гугенотов» в столице, а, может, что и во всей Европе.
– Николай, понятнее не стало. Что с того, что они лучшие исполнители? – все еще ничего не понимая, спросил статский советник. – Наши убиенные послушали любимые отрывки, потом поехали… куда-нибудь. Вернемся после опроса свидетелей – как раз данные от извозчиков будут, узнаем.
– Нет, вы не понимаете! – крутил тенор все ту же пластинку… Вернее сказать, поскольку пластинки тогда еще не были в ходу, он крутил все тот же фонографический валик. – У нас после второго антракта в «Гугенотах» идет четвертый акт и здорово сокращенный пятый. Терпеть не могу сокращения, но…
– Короче можешь?
– Не могу, – моментально ответил он. – Смотрите сами – у нас ввели из-за этих сокращений странную разбивку антрактов. Первый идет после увертюры и первых двух актов – это час двадцать. Потом идет третий акт – сорок минут, а дальше снова антракт. Четвертый акт длится сорок минут, а эти несчастные обрезки, которые остались от пятого акта, уместили в двадцать. При мне, между прочим, такого не было! – пятый акт играли нормально, с балетной сценой…
– Коля, в чем дело?
– Вы говорите, что они ушли после второго антракта. Получается, перед четвертым актом. А вы знаете, что такое четвертый акт в «Гугенотах»? Это же хорал с благословением мечей – и лучший любовный дуэт нашего века. Да еще в исполнении Мазини и Мей-Фигнер! А вы говорите, что они – любители оперы – просто пришли на пару актов, выпили шампанского, поглазели сверху из ложи на декольте дам и уехали? Нет, извините – не поверю. И почему уехали только Званцевы? Только они на дам насмотрелись, Васильевские продолжали любоваться?
Пролетка остановилась у резных чугунных ворот, с которых, высунув язык, на подъезжающих смотрел китайский дракон. Двери по распоряжению князя открывались в двух случаях: либо при выезде его сиятельства, либо на случай приезда Государя. Все остальные независимо от чина должны были выйти из экипажа и проследовать в дом пешком.
Стоило воспользоваться последним изобретением французов – проекционным кинескопом, чтобы, как стали говорить позже, «снять на кино» проход сыщиков от ворот до входной двери. Это определенно была бы комедийная зарисовка, которая имела бы коммерческий успех в «Синематограф Люмьер».
Шествие возглавлял невысокий плотный Филимонов с пышными рыжими усами. Если перейти на язык образов, массивная фигура и короткие ноги статского советника походили на самодвижущуюся запятую. За ней вопросительным знаком, почти нависая над начальством двигалась сутулая фигура его высокоблагородия надворного советника Владимира Уварова. Заканчивал процессию вытянутый вверх восклицательный знак в исполнении профессора Каменева.
Привратник узнал, зачем к его хозяину явилась эта толпа, и подчеркнуто вежливо пригласил пройти внутрь: «его сиятельство вас примет». Его сиятельство Павел Андреевич Васильевский заставил себя прождать двадцать минут в богатом, но, по общему мнению собравшихся, весьма безвкусно оформленном зале.
Наконец дверь открылась и в помещение влетел князь. Оба сыщика встали из кресел, секундой позже за ними последовал и тенор. Его сиятельство мельком глянул на них, плюхнулся в кресло и громко спросил «Где Митька? Освободили?»
– Ваше сиятельство… – начал Филимонов.
ebooksa