Смерть в темпе «аллегро»

22
18
20
22
24
26
28
30

– Почему Званцев мог хотеть смерти вашего кузена?

– Ну тут лучше спросить у него самого, я только в общих чертах знаю эту историю. И прошу вас – не распространяйтесь о ней особенно, вы поймете, почему. Дмитрий Павлович был большим любителем до женского общества. Вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду? И для вас это, вероятно, уже не секрет?

Сыщики кивнули. Это не было тайной не только для Сыскного управления, которому по профилю работы положено узнавать секреты: в курсе был весь светский Петербург.

– И при чем тут Званцев? – спросил Уваров.

– Насколько я знаю, кузен соблазнил его невесту, – рукой, дрожащей еще пока что от волнения, а не от шампанского, он налил себе в бокал очередную порцию. – Потом, разумеется, бросил ее – но история всплыла, ее как смогли замяли… Они все равно сыграли свадьбу, но…

– Что «но»?

– Ну, как сказать? Понимаете, их отношения, кажется, несколько поостыли. Трудно было бы ожидать чего-то другого, но… В общем, вот так дела обстояли. Это, пожалуй, все, что я знаю – если говорить о фактах. Домыслить я могу что угодно, но вас ведь это не интересует?

Филимонов хотел задать еще один вопрос – слышал ли свидетель, чтобы Званцев угрожал Дмитрию Павловичу. Но сыщик не успел открыть рот, чтобы спросить, как сам свидетель на него ответил: не угрожал. Совершенно не в его стиле – он хороший добрый малый – но очень мягкий человек.

– Ясно, – ответил Антон Карлович. – Кто второй?

– Князь Гагаринский. Кузен проиграл ему в карты приличную сумму и не пожелал расплачиваться.

– И только? – удивился Уваров, отпрянув от вкуснейшего «Претаньра». – Из-за этого убивать?

– Не только. Неприятно, в высшей степени неприятно это говорить, – продолжил Васильевский. – Но Дмитрий Павлович ославил его на весь Петербург как шулера. Я не знаю, справедливо ли было это обвинение или нет, у его сиятельства не вполне безупречная репутация… Но впервые это в свете озвучил именно мой кузен. У него, знаете ли, что на уме, то на языке. За партией случился скандал: Гагаринский выложил трефового короля, а Дмитрий Павлович возьми, да и скажи: король-то вышел!

– Имя князя знаете? – надворный советник вытащил «Уотерман».

– Сергей Сергеевич. А что? – спросил он, опрокидывая очередной бокал шампанского.

– Ничего, продолжайте, – буркнул Уваров, не отрываясь от блокнота, куда заканчивал писать ответ.

– Да продолжать особенно и нечего. Тот вскочил из-за стола, опрокинул его и рванул к стене. Все как-то не придали этому значения – думали, он в другую комнату хотел выбежать – а он схватил со стены саблю и бегал за кузеном, желая порубить его на куски. Игроки, конечно, взяли его под руки, выхватили саблю – но как знать, вдруг вспомнилось… Тут мотив, конечно, совсем другой, чем у Званцева.

Васильевскому налили очередной бокал шампанского, от которого он не только не хмелел, но, кажется, даже стал излагать мысли еще отчетливее, чем без него.

– Как полагаете – он имел больше оснований желать смерти Дмитрия Павловича? – осведомился Филимонов.

– Не знаю… – протянул Виктор Васильевич. – Нет такого эталона в палате мер и весов, чтобы измерять ненависть. Может быть, что Званцев имеет больший мотив – все-таки дело касалось не только его чести, но и его супруги. Другое дело, что он мягкий, покладистый человек. А Гагаринский, напротив, вспыльчив: в состоянии аффекта мог и убить. Не знаю, честное слово. Я бы предположил, что одинаковой силы мотивы. В отличие от третьего, кстати – у него оснований желать смерти было куда как больше…

– И кто третий?