Она не успела ничего сказать, а муж не успел ее представить, когда у входной двери раздался звонок. Супруги переглянулись, то же сделали сыщики и свидетель.
– Я открою, – сказала она голосом аромата сандала и тут же вышла.
За дверью стоял довольно молодой еще человек в теплом пальто и, что уж совсем странно для сентября, в шарфе. На вполне закономерный вопрос, что ему, собственно, угодно, молодой человек ответил: ему угодно повидаться с господами сыщиками, которые отправились сюда. И с которыми, выделил он особенно, работает в качестве главного консультанта Санкт-Петербургского управления полиции по музыкальной части.
Титул, даже столь пафосный, особенного впечатления не произвел, хотя заставил хозяйку пригласить внутрь странного гостя.
– Как вас представить?
– Сообщите им пожалуйста, что пришел профессор Каменев – они поймут.
– Вы – профессор Каменев? Тот самый, легендарный?
Недовольный тем, что титул не произвел никакого впечатления, от последней реплики тенор растаял.
– По всей видимости, да, – ответил он. – Если вы о бывшем солисте Мариинского театра, то да – это я. Теперь – ординарный профессор консерватории и главный консультант…
– Как жаль, что вы не пели Лоэнгрина! – перебила она. – Это было бы божественно. Представляю себе, как вы читаете лекции о Вагнере…
На полпути к залу, где собрались все, тенор встал телеграфным столбом, остановленный последним замечанием.
– Я не читаю лекций по Вагнеру, – суховато ответил он.
– Почему?
– Говоря откровенно, я его не выношу.
– Вы не любите Вагнера? Не может быть такого, чтобы серьезный музыкант его не любил, – удивленно воскликнула Эльза. – Но что в нем такого плохого? Его звучание, его эстетика…
– Он слишком серьезен, – ответил профессор. – Вам не кажется, что мы слишком много надежд возлагаем на искусство? Вся эта натуральная школа, реализм, музыкальная драма – в какой момент это стало доминировать? И ладно бы все это просто нашло свое место на сцене – но зачем громить все остальное как малохудожественное? Откуда этот фанатизм? Кому мешают большие оперы, веселые комедии и водевили? Мрачных драм и без того хватает в жизни, чтобы лицезреть их еще и на сцене. Тем более под этот скрежет… Говоря образно, развитие Вагнера как композитора совершенно похоже на вызревание хорошего вина. Молодое, брызжущее темпераментом в «Риенци» и «Летучем голландце», оно по мере выдержки в бочке становится полнотелым и элегантным в «Лоэнгрине» и «Тангейзере» и, наконец, превращается в уксус во всех поздних работах.
– Опять ваши фирменные остроты? Теперь понятно, кто наводнил ими Петербург. Вы бы попробовали это сказать самому Вагнеру, в лицо, – усмехнулась вагнерьянка.
Она оказалась права: не было еще случая, чтобы в начале лекции, чему бы она ни была посвящена, Каменев не сказал бы едкую фразу в адрес немецкого композитора. Счет им шел уже на сотни: «Не говорите мне “доброе утро” следующие три месяца – я начал читать партитуру “Парсифаля”», «наибольшим успехом в “Гибели богов” пользовался финал оперы – по причине его долгожданности» …
– Остроты – вещь довольно безобидная. Над ними можно только посмеяться, а не подумать… Что до Вагнера, я с ним виделся однажды. И поверьте: сейчас я к нему отношусь лучше, чем тогда. А вы знаете, как я сейчас к нему отношусь.
– Вы с ним разговаривали?
ebooksa