Демон обдумывал слова Торака, а ветер носился по пещере, поднимая снег вокруг ног. Торак стоял, опустившись на колено, ведь правая рука и лодыжка еще были связаны, а Наигинн наслаждался его беспомощностью.
Торак понимал – если Ренн погибла, то и его жизнь закончена. Он скорее бросится вниз с этого замерзшего водопада, чем позволит Наигинну изрезать себя ножом.
Откуда-то издалека донесся едва слышный вой Волка.
Наигинн перестал расхаживать по пещере и напрягся.
Волк был возбужден, Торак не разобрал, что он говорил, но заставил себя улыбнуться.
– Жаль, что ты не понимаешь язык волков.
– Твой волк тебе не поможет, – прошипел Наигинн. – Уже пытался, ничего не вышло, он просто сбежал.
– И что? Даже если ты прав, если Ренн умерла, а Волк не может мне помочь, что это меняет? Думаешь, я стану молить о пощаде? Поэтому еще меня не убил? Тебе нужно, чтобы я сказал, будто ты самый могущественный и сильнее тебя в Лесу никого нет? Хотя на самом деле ты мелкий грязный демон, который появился из какой-то дыры во льду.
Наигинн хмыкнул, но по нему было видно, что удар пришелся в цель.
– В тебе нет ничего настоящего, – продолжил Торак. – Можешь сколько хочешь рядиться в шкуры медведя, силы у тебя не прибавится. Я могу послать свою душу блуждать, и если стану медведем, это будет по-настоящему.
– Спроси Избранных, считают ли они своего вождя слабым?! – прорычал Наигинн.
Снова завыл Волк: «Я иду!»
И в этот раз он был ближе.
У входа в пещеру послышался шум. Показалась голова Риалви.
– Чего тебе? – раздраженно спросил Наигинн.
Охотник из племени Лебедя тяжело сглотнул ком в горле и растерянно переводил взгляд с Торака на Наигинна и обратно.
– Прости, Великий Вождь, но… ты должен сам это увидеть!
Наигинн ничего не ответил, оставлять Торака без присмотра он не хотел, поэтому приказал спустить пленника в лагерь.
Торак, скрючившись, стоял рядом с Наигинном, а Риалви удерживал его за волосы.
Все смотрели на священный табун. Черные лошади, наполовину скрытые снегопадом, остановились у границ лагеря Избранных. Лошади вскидывали головы и отрывисто фыркали, по всему было видно, что они проделали долгий путь. И они не боялись людей, потому что на них никогда никто не охотился. И тем более они не боялись безголосых собак, которые прыгали, тщетно пытаясь вырваться из упряжек.