Да она и сейчас не знала – хотя все маски были сброшены. Она лишь четко поняла, что чудовища – это не всегда те огромные хищные звери, которыми их описывают в сказках. Иногда чудовища ничем не отличаются от людей, и это худшие из них.
Тощий ухмыльнулся, глядя то на Каштанчика, то на маму, замершую от ужаса – на нее попали брызги крови Темного.
– Что ж, девочки… Пора нам с вами прогуляться в сказочный замок. Ведь приближается гроза!
Глава 11
Мэри Келли
Его мышцы были каменными от напряжения, все тело немело, и его сила воли уходила лишь на то, чтобы не двинуться с места. Леон рвался вперед – туда, где опасно, где страшно, но где он должен быть. В такие моменты он не думал о смерти, хотя и признавал, что она вполне возможна. Им полностью овладевал азарт охоты, которого Дима не мог ни понять, ни одобрить.
Но на сей раз от Леона ничего не зависело. Никакие связи и знакомства не помогли бы ему войти в группу захвата, готовившуюся к штурму здания. Он подозревал, что даже если бы оставался следователем, его бы туда не пустили, пока все не закончится. Ему нужно было радоваться тому, что ему позволили подойти так близко – признавая его заслуги в этом деле. Но Леону этого отчаянно не хватало, и выжидание, пронизанное чувством собственной беспомощности, причиняло ему почти физическую боль.
Не от него зависело, выживет Полина или нет. А он терпеть не мог, когда нечто столь важное зависело не от него.
Отпечатки пальцев дали лучший результат, чем следователи могли ожидать. На конверте они были смазанными, но их сравнили с отпечатками на почтовом ящике – и нашли нужные. Убийца слишком рано расслабился, позволил себе недопустимую небрежность. Однако так ли это странно, как считала Анна? Он не первый маньяк, который попался на глупости, не связанной с его главными преступлениями, да и не последний. Когда они начинают игру с письмами полиции, они уже ставят себя под удар.
Отпечатки легко обнаружились в базе данных, но не потому, что он был преступником. Напротив, он был полицейским – когда-то, задолго до того, как началась его охота.
Михаил Жаков недавно разменял шестой десяток, а в полиции он служил почти половину своей жизни назад. В первые годы он был отличным оперативником, он разбирался в сложных делах получше следователей и ни один преступник, столкнувшийся с ним, не мог от него уйти. Но постепенно в нем что-то ломалось – день за днем, год за годом. Плавность этих перемен усыпила бдительность его коллег, не позволила им вовремя заметить его прогрессирующую болезнь.
Он все чаще становился неоправданно жестоким при допросах, а позже – в обычном общении с людьми. У него начались беспричинные приступы агрессии, он страдал от паранойи и галлюцинаций, он больше не мог продолжать работу и был уволен. Бывшие коллеги и друзья пытались ему помочь, но сам он не считал себя больным. Им ничего не оставалось, кроме как отправить его на принудительное лечение.
В больнице Жаков провел два года, вышел оттуда присмиревшим и, как тогда казалось, образумившимся. Однако затишье длилось недолго, скоро он ушел из дома, ему, обладателю двухкомнатной квартиры в Москве, отчаянно хотелось стать бродягой.
Все, кто встречался с ним позже, говорили, что он опасен, но не брались сказать насколько. Периоды абсолютной ясности ума у него чередовались со вспышками агрессии и ненависти ко всему живому. Несмотря на возраст, Жаков все еще был силен, его хотели поймать, но он умело уходил от погони, а объявлять его в розыск было не за что.
Он вполне мог быть Джеком – Леон признавал это. В периоды просветлений Жаков был не просто вменяем, он был очень умен, он вполне мог спланировать сложнейшие преступления. Во время приступов ярости он не боялся крови и не был способен на жалость. И, что любопытно, до работы в полиции он полтора года учился на врача, быстро отчислился, осознав, что ему в больнице не место, но он узнал об анатомии достаточно. Он идеально подходил на роль убийцы.
Что же до его ненависти к проституткам, то раньше за ним такого не замечали. Однако все, кого сумели допросить следователи, знали Жакова больше двадцати лет назад. За это время могло измениться многое – могло измениться все!
Поэтому все, кто работал над этим делом, верили, что Михаил Жаков и есть загадочный убийца ночных бабочек. Кроме, пожалуй, Анны… Леон не сомневался, что она не права, но все равно жалел, что ее здесь нет. Было бы неплохо, если бы она взглянула на этого психа, подтвердила, что, да, это он, сомнений нет. Однако она осталась верна себе и не пришла.
А хуже всего то, что она повлияла на Леона. Когда он перечислял в уме все доказательства против Михаила Жакова, он убеждался, что перед ними тот самый Джек. Но потом в памяти всплывал голос Анны и указывал, что слишком идеальный подозреваемый подал им себя на блюдечке с голубой каемочкой.
Где тогда выход, где правильное решение? Недооценивать Жакова, считая, что его использует другой преступник? Или переоценивать его, веря, что откровенный псих так долго оставался незамеченным и только потом допустил ошибку, которую, со своим диагнозом, должен был допустить в самом начале?
Группа захвата наконец получила разрешение на начало операции, черные силуэты, таившиеся за машинами, беззвучно двинулись вперед. Леону даже дышать было тяжело от волнения, ожидание без действия было для него худшей пыткой.
ebooksa