— И за что?
— Я не знаю точно…
Далхан горестно вздохнул и покачал головой. Его сын уже такой взрослый, а ведет себя как задиристый мальчишка. Иногда Мержоев даже жалел, что разрешил Аббасу заниматься борьбой в детстве. Это, конечно, закалило его, сделало крепче и сильней, но, в то же время, испортило, как человека. Чувствуя за собой силу, он не использовал ее во благо, а только искал повода ее применить.
— Эта дорогая машина заехала в какой-то переулок, а мы следом. Когда мы въехали туда, то увидели, что нас встречает этот самый человек. Без страха, без паники. Он просто стоял и ждал, когда мы к нему выйдем.
— Сколько вас было?
— Всего двенадцать, вместе с сербом. Но он не дрался.
— Двенадцать на одного…
В голосе Мержоева отчетливо звучало откровенное неодобрение, но он не стал развивать эту мысль дальше.
— Потом мы все встали напротив него, а он просто смотрел как будто снисходительно, как на детей. Я кричал на него и оскорблял, но этот человек не реагировал. Тогда мы бросились на него сперва вчетвером… а дальше я потерял сознание.
— Этот человек избил вас голыми руками?
— Да. Сначала, по крайней мере. Но в конце, как говорят, он достал пистолет.
— Он был вооружен?!
— Ну да. Но не настоящим, а травматическим.
— То есть, у него изначально было оружие, но вас он одолел просто в рукопашной?
— Так и было, отец.
Далхан призадумался. В том, что сын говорит правду, он не сомневался. Ему доводилось видеть таких людей на войне. Сильные, желающие изведать свой предел или даже перешагнуть его. Опасные…
— Знаешь, Аббас, мне кажется, вам очень повезло, что вы не пострадали серьезно.
— Не пострадали? Отец, посмотри на меня! И мне еще повезло! Ты не видел других — Умерчику этот мерзавец сломал скулу! У него теперь просто вмятина на лице! А сербу он вывернул обе руки и переломил в локтях! А еще… — парень еще только начал перечислять, как досталось остальным участникам драки, но стушевался под строгим взглядом отца и замолчал.
— Вы напали на человека больше чем вдесятером, а мерзавец он? Я правильно расслышал тебя?
Аббас промолчал, но Далхану и не нужно было ничего слышать.