— Вагон, мразота, ты набухался, так сразу смелым стал? Да я быстро тебя сейчас в чувство приведу. Ты че, засранец, таким образом решил перед Альбертычем выслужится, жополиз позорный? Где ты есть?! Бегом ко мне!!!
— Нет, Чиж, я больше с тобой не работаю. И выслуживаться мне нет никакого резона ни перед кем. Ни перед тобой, ни перед Штырём, можешь так и передать. Я выхожу из этой херни.
— Чего-о-о?! Да ты совсем конченный, придурок, если считаешь, что тебе дадут…
— Я все сказал, Чижевский, — перебил Вагон своего бывшего подельника, — не ищите меня.
Сбросив вызов и отключив телефон, хоть в этом и не было особого смыла, потому что там, куда он шагнет, связь наверняка не ловит, ходячий мертвец без колебаний нырнул в темный зев коллектора. Пролетев метров шесть, его тело со звучным шлепком плюхнулось в зловонную вязкую жижу, которой было заполнено дно. Немного побарахтавшись, распоротое в нескольких местах тело приподнялось на локтях и поползло в непроглядный мрак узкого ответвления, постоянно напарываясь на острые камни и стёкла, оставляя за собой след из сизых кишок.
Одному богу известно, какие инфекции и бактерии жили в этом отстойнике, но мертвецу на это было уже плевать. Он полз до тех пор, пока был способен протискиваться сквозь узкую трубу стока. Его внутренности давно уже размотались и остались лежать, парящей на холодном воздухе тропинкой, а он все продолжал ползти.
Наконец, Вагон застрял, повстречав на своем пути огромный засор из грязи, песка и бурой слизи. Как он ни старался прорваться вперед, срывая ногти, но больше не был в состоянии сдвинуться ни на сантиметр.
—
—
Получив мое разрешение и испустив последний, не требующийся ему на самом деле, вздох, Вагон облегченно уронил лицо в зловонную жижу и затих.
***
Незримая связь с покойным бандитом прервалась. Все, что он пережил (если это слово вообще применимо к трупу) в последние мгновения своей псевдожизни, я пережил вместе с ним, хотя находился уже далеко от того места, сидя в салоне обычной потрепанной «семерки».
После того, как я перестал ощущать Вагона, меня передернуло. Вся та мерзость, по которой он полз, прокалывая себе руки, разрезая колени и теряя с каждым сантиметром внутренности, прокатилась десятками противных волн по мне, будто это я пробирался по той узкой сточной трубе. Было не больно, а только лишь мерзко и противно.
Мое судорожное перетряхивание не укрылось от внимания пожилого водителя, судя по виду и характерному акценту, грузина.
— Ты чего дергаешься?
— Да так… — расплывчато ответил я, — с большим трудом отодвигая на задворки памяти неприятные ощущения, — вспомнил кое-что неприятное.
— А-а-а-а, вон оно что. Ну да, бывает.
На этом разговор сам собой заглох. Грузин явно что-то хотел спросить, но я не был настроен на продолжение беседы.
— Что, проблемы у тебя? — Водитель все-таки не выдержал затяжного молчания и снова предпринял попытку коммуникации.
— А у кого их сейчас нет?