Что произошло в тот вечер на самом деле, когда они с Чижом повезли Штыря в больницу, так и остается большой загадкой. Но вот уже вторые сутки ни об одном, ни о втором нет ни слуху, ни духу. А Штырёва ничего не волнует, он наседает и требует найти, хоть из-под земли достать. А где ты этого фокусника искать будешь, в десятимиллионном-то муравейнике? Сплошная засада кругом…
Но, не смотря на все невзгоды, что обрушил на Борю главарь, Дерзюк не пропускал ни одной своей тренировки. Поражение от какого-то клоуна-петрушки из телевизора сильно ударило по его самолюбию, и теперь он занимался с такой отдачей и самозабвенностью, с какой никогда еще не готовился ни к одной «Бойне». Вот и сейчас, отработав на снарядах до болей в суставах, он вышел из спорт-клуба, небрежно швырнув шкуре, сидящей за стойкой, ключ от шкафчика.
Сняв свой автомобиль с сигнализации, Боря на секунду задумался над тем, а не заехать ли к знакомым путанам, немного поразвлечься, да сбросить накопившееся напряжение, но все же отмел эту мысль. Сил оставалось только на то, чтоб доехать до берлоги и завалиться спать, это единственная постельная утеха, которая ему была нужна сейчас. Завтрашний день обещал быть не легче сегодняшнего, а то еще и хуже.
Вдруг кто-то сзади окликнул Бориса, причем окликнул погремухой, которую тот терпеть не мог, и мало кому позволял себя ей называть.
— Эй, Боров, далеко собрался?
Резко оглянувшись, Дерзюк чуть не поперхнулся воздухом. Перед ним, как ни в чем не бывало, стоял… Секирин, сучара, собственной персоной. Живой, невредимый и какой-то… пугающий. Боря содрогнулся от воспоминаний того необъяснимого чувство страха, накатившего на него, когда смотрел в глаза Секирина на этой же самой парковке. Сейчас было даже страшнее, будто не на человека, а в темноту вырытой могилы… и приходит леденящее кровь осознание, что вырыта она именно для тебя.
— Что ты здесь делаешь? — Боров был настолько шокирован, если не сказать, испуган, что даже не помышлял о нападении. Все его естество буквально вопило: «БЕГИ!!! БЕГИ, ДУРАК!» Но Дерзюк изо всех своих сил пытался сдерживать этот трусливый порыв. Пока не услышал этот зловещий тон.
— Я ведь предупреждал тебя в нашу первую встречу, чтоб ты не дергался в мою сторону, разве нет?
— И что тебе теперь нужно?! — Здоровяк немного побледнел. Это было заметно даже в темноте осеннего вечера.
— Мне нужен ты.
Наплевав на все условности, на гордость, а заодно и на свое достоинство Борис сорвался с места со скоростью спринтера, на ходу пытаясь вытащить зацепившийся за складку кармана телефон.
***
Штырь сидел у себя в кабинете и пил дорогой коньяк, литр которого стоит дороже, чем квартира в ближнем Подмосковье, как простую водку. Он вливал его в себя целыми стаканами, не ощущая изысканного вкуса, богатого аромата и древесных ноток послевкусия, которые так ему всегда нравились. Что-то происходило нехорошее в его жизни, чего раньше никогда не было. Чутье авторитета трепыхалось раненной птахой, тревожа и будоража сознание.
Сперва его перепугал внезапный приступ, скрутивший сердце. Штырёв ведь уже давно не был мальчишкой, проблем со здоровьем накопилось предостаточно. Он уже было решил, что все… отбегался, но, слава богу, отпустило его так же быстро, как и припёрло. Однако в больницу он все равно поехал. И не в свою недоклинику, которую он держит для отмывки денег и кое-каких маленьких делишек с наркотическими веществами, а в самую лучшую платную, куда врачей привозят аж из самих Германии и Израиля.
К несказанному облегчению московского авторитета, врачи не обнаружили у него ничего такого, что могло в ближайшей перспективе угрожать жизни, а на все вопросы об этом приступе лишь пожимали плечами. Но не успела эта новость успокоить Штыря, как позвонил Чиж. И вместо приятных новостей о том, что паскудный Секирин уже зарыт в лесополосе, он огорошил Игната Альбертовича тем, что проклятый фокусник пропал вместе со своим надзирателем.
Штырёв после этого сообщения просто потерял душевное равновесие. При своих людях он старался не подавать виду и быть собой обычным — метал громы и молнии, раздавал приказным тоном ультимативные поручения, сулил ужасные кары на головы тех, кто облажается… но когда он оставался один, единственное, что ему хотелось делать, это просто молчать. Посидеть в тишине, понаблюдать за необычным танцем прекрасных экзотических рыбок в огромном аквариуме.
А сейчас овладевшее Штырем безразличие навалилось сильнее прежнего. Не покидало ощущение, что его жизнь летит под откос, и это совсем не добавляло авторитету оптимизма.
Но потом Штыря из этой несвойственной для главаря огромной группировки апатии выдернул телефонный звонок. Это звонил Хан, который в своей неизменной спокойной манере высказал ему свое недовольство.
— Ты никак, Игнат Альбертович, совсем постарел? Потерял хватку? Я думал, что достаточно ясно тебе дал понять на счет Секирина еще на собрании. Но что я узнаю сейчас? Ты его упустил. Я честно не ожидал от тебя такого…
— Все не так, как кажется… — Штырь пытался оправдаться, но сам не верил в то, что говорил. — Мой человек, пропавший вместе с Секириным, в телефонном разговоре сказал, что о нем можно больше не беспокоиться.