– Спасибо за предупреждение, – вздохнула я.
– И да, Хель. Завтра вечером показывают «Избави нас от лукавого» по телевизору. Сомневаюсь, что ты захочешь смотреть у себя дома, да еще и когда родители на месте, поэтому приглашаю тебя в кладовку на просмотр.
– У меня же сотрясение, – невольно улыбнулась я.
– Можно нарушить пару правил. Два часа кадров на экране не повредят.
Улыбка стала шире:
– Видишь, ты говоришь, что беспокоишься обо мне, а сам подбиваешь на причинение вреда собственному здоровью.
– Не путай меня, – хохотнул он. – Буду ждать тебя, ладно?
– Ладно. Спасибо за разговор.
– Не верю, слышу благодарность от Хель! Успокоилась?
– Полностью.
Этим утром голова болела во сто крат сильнее. Не хотелось даже открывать глаза – может, из-за неприятной рези в костях и общей усталости, вызванной бездельем, а может, и из-за царящей за окном погоды. Шторы были привычно задернуты, но сквозь щель между ними проглядывали тяжелые тучи и окно, усеянное полупрозрачными каплями. Они причудливо переливались, так что я потратила около часа на составление абсурдных узоров из блестящих точек. Целью было получить контуры лисицы и волка. Непростое занятие – из хаоса создать порядок, но у меня вышло. Правда, стоило только моргнуть – и невидимый рисунок рассеивался.
Мозг словно опутали паутиной. Казалось, я не смогу сложить два и два. Меня приплющило к постели, виски сжали чьи-то лапы. Впервые за долгое время я жаждала вскочить и сделать пробежку вокруг дома или по парку, проветрить легкие и вернуть ясность рассудку. Однако это было бы слишком серьезным нарушением предписаний, данных врачом, поэтому пришлось воздержаться, оставшись в комнате.
Заниматься было катастрофически нечем. Бумагу и рисовальные принадлежности мне так и не отдали, все книги были прочитаны, а телефон возле подушки молчал, несмотря на то, что стрелка часов медленно, я бы сказала, мучительно медленно, приближалась к двум. Я то и дело снимала блокировку, чтобы убедиться, что он не разряжен, и вновь и вновь разочаровывалась – ни сообщений, ни пропущенных звонков.
Как бы ни хотелось признавать, а беседы с Паком, пусть даже виртуальные, избавляли от хандры. Отвечал он быстро, в своей привычной манере, так что создавалось впечатление, будто я играю в компьютерную игру. Никогда не знаешь, что придет в ответ на твое письмо – шутка, сарказм или философский почти-трактат.
Сегодня, чтобы не сойти с ума, я была вынуждена придираться ко всему. Кислород душной тиной тек в легкие, и я, получая удовольствие от движения, шла к окну, потягиваясь и хрустя застывшими костями, а затем стояла у подоконника, вдыхая колючий зимний воздух. В этом городе он был острее и резче, должно быть, из-за меньшего количества машин и заводов.
Болезненное покалывание в пальцах и натянутая красная кожа на лице показались приветом из далекого прошлого, и я, несмотря на то, что ощущения приятностью не отличались, не желала с ними расставаться. Отошла, только когда горло пересохло и кашель стиснул его шершавыми когтями. Простужаться вдобавок не улыбалось.
Порой удавалось ненадолго погрузиться в дрему, больше похожую на бред. Однако вечно спать я не могла. Приходилось хвататься за любую возможность либо как-то извернуться, либо встать с постели. В итоге я переставила горшок с фиалками в другой угол, чтобы он не загораживал вид на чистую стену и идеальные обои, и наконец-то расправила свернувшийся ковер.
Пожалуй, в столице я бы предположить не могла, что захочу побыстрее пойти в школу. Там я бы использовала каждый шанс остаться дома на как можно более долгий срок. Еще бы стерлись воспоминания о тренировках с Солейлем и Изенгрином…
Я долго убивалась, лежа лицом к стене и таращась на часы, отслеживая движение секундной стрелки и отбивая пальцами ритм о матрац.
Однако опять же ничто не длится вечно. Так и моя тянущаяся меланхолия прервалась самым неожиданным образом – воплем из гостиной и громким хлопаньем двери моей комнаты.