Он едва успел договорить. Изенгрин замахнулся и от души отвесил другу подзатыльник.
– Стеснительность уже считается оскорблением? – как ни в чем не бывало склонила голову вбок я.
Изенгрин невозмутимо поправил рукава пиджака:
– Тебе следует быть вежливее. Хель болеет, ей нельзя нервничать. Мы пришли навестить ее и поддержать, а не навредить.
Солейль с кривоватой ухмылкой положил руку на плечо Изенгрину:
– Надеюсь, ты понимаешь, что вымещать все я буду на тебе.
Волк словно не услышал, только с тем же каменным выражением лица скинул руку друга и обратился ко мне:
– Прости его, он эмоционален.
– Самолюбив, нагл и горд, – с готовностью добавила я.
Лис сжал кулак. Изенгрин жестом остановил его. Тот прикусил губу, фыркнул и беспардонно опустился в кресло. Хорошо бы было согнать его, ибо не принято в порядочном обществе садиться без приглашения, но на новый скандал нарываться не хотелось. Это только увеличит срок их нахождения здесь, а я была бы не прочь, если бы они ушли как можно быстрее.
– Мы хотели пожелать тебе скорейшего выздоровления, – продолжил волк, – передать привет от ребят, и от лисов, и от волков, и вручить подарки.
Мысли стаей бабочек перелетели со скалы недовольства и неприязни на утес любопытства и ожидания.
– Подарки?
– Да, – слегка улыбнулся Изенгрин, видимо, заметив эмоцию, которую я не сразу взяла под контроль. – Пак, – имя прозвучало так, будто волк проглотил лимон целиком, – рассказал всем, что с тобой случилось, и ребята попросили принести тебе маленькие сувениры. Они хотят, чтобы ты видела их и помнила, что тебе всегда рады и ждут, когда ты вернешься.
Будто я на долгие месяцы исчезаю, ей-богу.
Он взял в руки свой рюкзак, до этого болтающийся у него за спиной, и выудил оттуда плотный синий пакет. Солейль закатил глаза, я показала ему средний палец, но этим все и ограничилось.
Пакет сразу же оказался у меня в руках.
Он оказался неожиданно тяжелым. Я развязала незамысловатый узел, развела края в стороны, и у меня перехватило дух.
Он полнился мелочами: записки на разноцветной бумаге, подвески, открытки, прозрачные шарики, искусственные перья. На самом дне что-то блеснуло, и я незамедлительно выудила вещицу на свет – зуб на тонкой медной проволоке, загнутый и острый. Я провела по нему пальцем; он впился в кожу.
– Так и знал, что тебе понравится, – кивнул Изенгрин.