– Здравствуй, – произнесла она, и меня словно окатило ледяной водой. – Могу чем-то помочь?
Неужели она даже не запомнила меня?
– Добрый день, – улыбнулся я. – Меня зовут Ян, я учусь с вашей дочерью. Приходил недавно вместе со своим одноклассником. Он у нее тетрадь забыл. Могу ли я забрать?
Она вновь тускло осмотрела меня с ног до головы, и губы ее растянулись в улыбке, такой искусственной, что меня едва не вывернуло наружу:
– Да-да, припоминаю. Проходи, пожалуйста. Ия будет рада тебя видеть. Она у себя в комнате.
Так, значит, ее зовут Ия? Безобразное имя. Впрочем, ей подходит.
Спрятав руки в рукавах растянутого серого платья, женщина зашаркала в зал.
Дверь в комнату Хель оказалась прикрыта, так что пришлось вежливо постучать.
Помещение, хоть и небольшое, стало глотком свежего воздуха по сравнению с остальной частью квартиры. Темные стены, задернутые шторы, только настольная лампа горит. И свет почему-то живой, больше похожий на тот, что распространяют вокруг себя масляные фонари. Все здесь было естественным – и книги, разбросанные на полу и криво стоящие на полках, валяющаяся в разных углах пастель, драпировочные ткани. И тепло. Как в домике на краю мира, где стоит пара кресел возле камина и шепчет радио.
Сама Хель сидела на стуле перед доской, привязанной скотчем к толстой палке на манер мольберта и прислоненной к стене. К ней был прикреплен лист бумаги, на котором уже прорисовывалось изображение, кричащее красками – окруженный огнем лис, искрививший пасть в насмешливом оскале.
Изенгрин говорил, что именно так выглядит Лис в истинном обличье – зверь с ядовито-рыжей шерстью, горящим хвостом и ушами, оставляющий позади себя пожары, олицетворение огня. И Хель рисует его так, будто он только что прошел мимо – широкими мазками, уверенно, почти дерзко.
На меня внимания она даже не обратила, продолжая методично оживлять картину.
– Привет, котенок! – подал голос я.
Кисточка дернулась, линия вильнула не в ту сторону, и Хель зашипела ничем не хуже змеи, окатив меня взглядом, полным отвращения:
– Что ты тут забыл?
– Как это невежливо, даже не обратиться к своему старшему товарищу по имени.
Невыразительные губы скривились:
– Ты мне не товарищ.
– Так грубо. Ты на меня обижаешься?
Она вдруг отряхнула ладони, вытерла их об испачканный фартук, отодвинула назад стул, нарочито неспешно сняла незавершенную картину, схватилась за основание доски и подняла ее в воздух.